Двадцать пять лет назад, летом 1982 года я поступил на первый курс Московского Физико-Технического института, каковой через положенные шесть лет – летом же 1988 года – окончил, получив подобающий диплом, направление на работу по распределению и академический нагрудный знак.
        Студентом я был самым что ни на есть заурядным, и потому речь пойдет дальше не обо мне, а об институте. Ибо МФТИ, в отличие от меня, заурядным не был ни с какой точки зрения.
        В самом деле, институт этот с момента своего основания в 1951 году был особенным – особенным по целому ряду формальных параметров (от входного отбора студентов до распределения выпускников), особенным по системе преподавания, по дарованным ему привилегиям, и также особенным по своему предназначению – ибо это был, кажется, единственный технический вуз страны, в стенах которого никогда не говорилось о подготовке кадров для отечественной промышленности. Считалось, что в МФТИ готовят кадры для науки – и для науки только. Передовой науки. Самой передовой советской науки.
        Комплиментарные оценки института во все десятилетия его советского существования являлись общим местом и простирались от "единственного, по сути, учреждения, где можно получить настоящее высшее образование" до "лучшего технического вуза страны" и "советского аналога MIT". Впрочем, как-либо измерить эту "лучшесть" все же весьма нелегко – особенно в применении к отдельным людям, которые, как известно, имеют свойство с кардинально разными результатами учиться в одних и тех же структурах у одних и тех же учителей.
        Фактически же, Физтех был классическим примером внесистемного органа – традиционного инструмента российского государства, призванного оперативно решать проблемы, непосильные для громоздкой и медлительной бюрократической машины. Из той же серии, например, что и какая-нибудь Администрация Президента, дублирующая своими функциям работу штатных министерств. Насущные оборонные нужды требовали более современных и гибких умом специалистов, чем успевали подготовить для них всевозможные "политехи", "бауманка" и т.д.

        СЫРЬЕ

        К началу 80-х МФТИ представлял, по советским меркам, средних размеров ВУЗ – на девяти его факультетах обучалось примерно 5-6 тысяч человек. При этом, один из факультетов – Авиационной и Летательной Техники – был вынесен территориально в г. Жуковский². Студенты этого ФАЛТа практически никак с нами не пересекались и не взаимодействовали, их учили, главным образом, другие преподаватели, даже военная специальность у них была иная и, соответственно, сборы они проходили в другом месте. В силу этих обстоятельств, целесообразно исключить эту часть МФТИ из нашего дальнейшего рассмотрения.
        В сравнении с другими московскими техническими вузами, среди поступивших был сравнительно низок процент москвичей. Надо сказать, что вообще, при входном отборе традиционный для других вузов вопрос необходимости предоставления общежития не играл никакой роли. Более того, общежитие предоставлялось всем, в том числе и москвичам. Причем, по меньшей мере на первом курсе абсолютное большинство из них этим благом пользовалось – им так было удобнее. Смею предположить, что благодаря этому, в частности, на Физтехе³ имело место гораздо более глубокое инкорпорирование москвичей в ткань кампуса.
        Вообще же, поступившие в МФТИ делились, по сути, на две заметные группы. Меньшую составляли выпускники московских спецшкол (с единичными вкраплениями выпускников спецшкол Киева, Новосибирска и Ленинграда). Практически все остальные имели за спиной так называемую "заочную физико-математическую школу МФТИ" – постояннодействующую институцию, к которой на Физтехе относились исключительно серьезно, вплоть до структурного обособления и наличия штатных сотрудников. Кроме того, множество студентов младших курсов было вовлечено в ее работу в качестве кураторов соответствующих заочных учеников. Причем, учащиеся этой заочной школы не только повышали в принципе уровень своих физико-математических знаний, но и превентивно знакомились со специфической физтеховской структурой приемных экзаменов, решая варианты задач прошедших лет. Это, кстати, было немаловажно при поступлении: знание внутренней балльной структуры этих экзаменационных билетов (неизменной год от года) позволяло правильно распределить усилия и оптимальной тактикой в значительной степени скомпенсировать недостаток подвижности мозговых извилин.
        Короче говоря, Физтех готовил и отбирал себе студентов еще на дальних подступах – года за два до их предполагаемого поступления.
        Наиболее яркой в то время спецификой вступительных экзаменов МФТИ было право приемной комиссии принимать (или, напротив, не принимать) любого абитуриента, сдавшего экзамены без двоек. Независимо от набранных баллов. Стандартные понятия "проходной" и "полупроходной" балл официально в МФТИ не существовали. Сдавшие успешно все пять экзаменов проходили собеседование, результаты которого давали формальное право комиссии на субъективное решение⁴. Кроме того, МФТИ относился к тем нескольким вузам страны, экзамены в которых проходили в июле месяце, что давало провалившимся дополнительный шанс поступать в августе в какой-нибудь другой институт⁵.
        Крайне узкой прослойкой среди студентов МФТИ были переводники из других вузов. Говорили, что при переводе им приходится сдавать экзамены, своей жесткостью существенно превосходившие экзамены вступительные. Кроме того, при переводе они, поступая с понижением курса, теряли год и, кажется, право на отсрочку от армии. Понятно, что такие люди должны были быть изначально гипермотивированны, – они и учились потом зачастую лучше прочих.
        Еще одна "фишка" тогдашней физтеховской приемной кампании – целевые наборы. Или, говоря иначе, выездные сессии вступительных экзаменов, проводимые во Владивостоке, Челябинске и еще двух-трех региональных академических центрах. Поступившие по их результатам в институт имели до некоторой степени ограниченные права – три или четыре года они учились в обособленных группах, после чего в обязательном порядке возвращались на родину, где доучивались на базе соответствующих научных центров. Фактически, они выпадали при этом из физтеховской жизни. Перейти же в обычную группу с обычными перспективами последующего трудоустройства (о чем ниже) удавалось из них лишь наиболее упорным единицам.
        Характерной чертой физтеховского рекрутинга также являлось сравнительно малое число "блатных" – т.е. студентов, чье поступление и обучение явным образом базировалось на служебном положении или деньгах родителей. То есть, конечно же, были среди нас и детки начальников, и детки институтских же профессоров, и может даже это играло некоторую роль в те или иные моменты⁶ – но заведомо не решающую. Уровень коррупции был низок даже по тогдашним меркам. Администрация института любила похвастаться этим в приватных беседах, объясняя ситуацию невозможностью для бездарного сыночка высокопоставленного папы выдержать физтеховскую нагрузку. Отчасти это верно, но есть и другая причина – природа предпочтений позднесоветской элиты. Она, как известно, стремилась отдавать своих отпрысков в гуманитарные вузы, где не заставляют подписывать обязательства о необщении с иностранцами, и где имелся значительный потенциал обретения в последующем высокооплачиваемой синекуры.
        Что же до нагрузки – то рискну заявить следующее: среди нас было все же определенное количество тех, кто получив физтеховский диплом, так ничему за шесть лет и не научился. Да и не мог научиться в силу ограниченности умственных ресурсов. Конечно, большая часть таких отсеялась на младших курсах (процентов тридцать от всего числа первоначально принятых, я думаю), но кое-кто и проскочил. Ибо любое сито имеет погрешности.
        Кстати о "сыночках". Девушки на Физтехе составляли не более10-15 процентов от общего числа студентов. Учились они не лучше и не хуже, однако были избавлены от военной кафедры, что, я думаю, все же сказалось отрицательно на общем качестве полученного ими образования (на этом еще остановимся)⁷. Красавиц среди них было немного, однако курсу к пятому почти все они выходили замуж за физтехов же. При этом в институтском фольклоре физтешка – всегда носитель гипертрофированного внешнего уродства.⁸
        И, наконец, последняя яркая черта – полное отсутствие в институте иностранцев. Иностранцам вообще запрещалось приближаться к Долгопрудному, а нам – вступать с ними в контакт где бы то ни было. Во-первых из-за военной кафедры, а во-вторых из-за работы в так называемых базовых институтах, где на старших курсах преподавалась часть предметов, писались дипломы и куда затем распределялась заметная часть выпускников.

        ОБРАБОТКА

        Но вот, наконец, приемные экзамены окончены, учебные группы сформированы, первокурсники отучились пару дней и все поголовно уехали на две недели собирать картошку в Серпуховской район, где окончательно перезнакомятся и отчасти узнают друг другу цену.
        Начинается собственно обучение. Кто нас учил чему и как?
        Официально декларировалась следующая трехчастная система обучения:
        I. Общеинститутский цикл. Всяческие математики и естественные науки главным образом. Преподавалось на младших (1, 2 отчасти – 3) курсах.
        II. Предметы факультетской специализации. Преподавались в основном со 2 по 5 курсы.
        III. Предметы специализации учебных групп – так называемый базовый цикл. Эти науки читались не в самом МФТИ, а в различных научных заведениях, на базе которых были организованы соответствующие кафедры. Там студенты учились этим наукам, там же писали дипломы, туда же поступали в аспирантуру и некоторые туда же распределялись. Так, я, например, учился на базовой кафедре в Институте Проблем Управления Минприбора СССР, где, в частности, имел удовольствие всякий раз лицезреть завлаба Б. А. Березовского (кажется, тоже – сотрудника кафедры), эдаким черным скворцом скачущего по ступенькам главной лестницы в направлении институтской столовой – весьма и весьма неплохой для того времени. В этих базовых институтах⁹ третьекурсники проводили один учебный день в неделю из пяти, четверокурсники – 2-3¹⁰, пятикурсники – 4. Шестикурсники должны были трудиться там над дипломами с понедельника по пятницу, однако в реальности вели себя по-разному: кто-то не появлялся месяцами. Вообще же, 11 месяцев шестого курса МФТИ – это был воистину фантастический подарок молодому человеку в самый пик периода его внутреннего самоопределения¹¹: никогда, ни прежде ни потом я не располагал таким количеством и качеством свободного времени, имея московскую крышу над головой, неплохую стипендию, нормальный социальный статус и добрых друзей молодости вокруг!
        Впрочем, данную льготу можно рассматривать и в качестве компенсации за каторгу первых двух с половиной курсов, когда выехать из Долгопрудного в Москву удавалось не чаще раза в месяц. Дело в том, что обучение на младших курсах Физтеха подразумевало фактически перманентную сессию – всевозможные задания, контрольные, лабораторные работы равномерно ложились на семестр в огромном количестве. Их надо было сдавать по определенному графику с недельной разбивкой, отставание от которого фиксировалось компьютером, сообщалось в деканат и являлось поводом для санкций. В принципе, могли даже отчислить не дожидаясь сессии. Это, помимо прочего, создавало довольно мощный психологический прессинг – допускаю даже, что чрезмерный для многих. Его выдерживали ценой значительного притупления интереса к изучаемым наукам. Общаясь с моими сверстниками – студентами ведущих университетов страны, я тогда понял что нигде не имелось ничего подобного по жесткости. Хотя, близкая система, наверное, практикуется в хороших медицинских вузах¹².
        Что же до базового цикла, то первоначальная идея здесь состояла в индивидуализации обучения – дескать, студент, уже с 3 -4 курса попадает в заботливые руки ученых-практиков, которые привлекают его к реальным исследованиям, а заодно и формируют для него едва ли не персональный список изучаемых предметов. В Долгопрудном же такому студенту идут навстречу, легализуя индивидуальный график и в предметах институтского цикла. Этому же способствовала ощутимая доля так называемых "курсов по выбору" в предметной сетке 4-5 курсов.
        Возможно, все это так и работало прежде, когда Физтех был маленьким. В наше же время эта самая индивидуализация лишь принципиально допускалась и только. Пользовались такой возможностью немногие единицы. В действительности, базовым институтам мы, в общем, были не особо нужны в качестве потенциальных сотрудников. В позднесоветское время вообще никто никому не был нужен – все плотно сидели на своих местах и умирать не собирались. Если кого-то и брали потом на работу, то как бы из милости – и уж точно никто в московских научных институтах за выпускников не дрался. Дрались, напротив, и конкурировали за нас немосковские НИИ – однако туда никто ехать не хотел особенно. Так, из знакомых мне сокурсников вне столицы закрепились лишь такие как я: те, кто вернулся после Физтеха домой, в крупнейшие города – Питер, Киев, Новосибирск. Да и то – далеко не все. Некоторые, впрочем, проработали в провинции пару лет – однако затем возвратились в Москву. Большинство же ее и не покидало – невзирая на обязательное распределение в какой-нибудь Ульяновск или Переяславль-Залесский. Так или иначе, все смогли в Москве зацепиться еще до 90-го года.¹³

        Как мне видится сейчас, преподавательский состав МФТИ – на общеинститутском и факультетском циклах во всяком случае – был исключительно сильным. Ни разу за всю дорогу я не сталкивался с человеком некомпетентным и считанные единицы раз – с преподавателями формально-равнодушными. Это относится также и к непрофильным кафедрам (пожалуй, за исключением так называемых "кафедр общественных наук") – военной, иностранных языков, физвоспитания. О них – немного позже, а пока отмечу, что основной массив "преподов" составляли, разумеется, выпускники МФТИ прежних лет¹⁴. Привилегированность же вуза проявлялась, в частности, в том, что большинство читавших нам лекции делали это на основе собственных изданных монографий. То есть, при наличии нежелания на лекции можно было и не ходить. Или, во всяком случае, не утруждаться конспектированием.
        Доминантой преподавания на Физтехе была, как мне видится, тренировка навыка "переключения" уровней рассмотрения предмета изучения. Условно говоря, разбирая какой-нибудь компьютерный процессор в ходе лабораторной работы, после обсуждения математико-логических его особенностей, преподаватель мог задать вопрос о примененных в нем схемотехнических решениях, а затем – чуть ли не о физических процессах в реализующих эти решения полупроводниковых приборах. Несколько утрированно – но принцип такой. Анализ данного подхода, разумеется, выходит за рамки статьи, скажу лишь, что он и в самом деле представляется мне сейчас исключительно плодотворной гимнастикой мышления – именно той, которой и следует заниматься, получая высшее образование.
        Недостатком же обучения на Физтехе была явная редуцированность получаемой инженерной подготовки. Которую, однако, восполняли до определенной степени занятия на военной кафедре. Ибо предметом изучения там являлась очень красивая, отточенная и эффективная инженерная система, взятая во всей полноте связанных с ней вопросов – от математических моделей до организационных регламентов. Собственно, был там и еще один предмет изучения – армия как таковая, с принципами функционирования которой вполне удавалось познакомиться, коснувшись ее в столь гомеопатических дозах. И это было тоже весьма полезно для любого человека, имеющего отношение к проблемам управления или обреченного в перспективе кем-либо руководить. Ну, а уровень преподавания на военной кафедре МФТИ был вполне адекватен таковому на других кафедрах – учили нас в основном выпускники военных академий, кое-кто даже со степенями.¹⁵

        Одной из достопримечательностей тогдашнего Физтеха был зав. кафедры Общей Физики Сергей Петрович Капица. Лекции он читал лишь одному из потоков первого семестра первого курса (механику). Сам я на них ни разу не присутствовал, но очевидцы говорили, что бывало любопытно – в первую очередь постоянными лирическими отступлениями про жизнь, про то, как "мы ездили с отцом в Стокгольм получать Нобелевскую премию" и т.д. Студенческая же молва (да, кажется, и не только студенческая) за серьезного человека этого ведущего телепередачи "Очевидное – невероятное" не держала. Так, мне довелось как-то слышать собственными ушами крайне нелестные оценки его интеллектуальной деятельности из уст старенького профессора Сивухина, автора фундаментального курса общей физики, по которому мы все учились. Не стесняясь стоявших рядом студентов, Дмитрий Васильевич весьма недвусмысленно оценил отобранные его непосредственным начальником задачи для письменного экзамена, тут же обобщая свои оценки на саму личность заведующего кафедрой. У нас же бытовала присказка: "от того, как будешь ты учиться, станешь ты второй Ньютон (палец произносящего вздымается вверх) или второй Капица (палец указывает на пол)".¹⁶
        На самом же деле, Сергей Петрович просто был частью мифа о своем великом отце – так сказать, об отце-основателе Физтеха¹⁷. Ведь Петр Леонидович – наше все: он привез из Англии идею Физтеха, он убедил Сталина воплотить ее в жизнь, а попутно совершил и много иных масштабных подвигов, например – добыл в той же Англии текст некого курса физики, по которому физтехи и по сей день изучают английский.¹⁸
        Что же до самой кафедры Общей Физики, то читаемый ею одноименный курс протяженностью в 5 семестров – один из центральных во всех отношениях: он заканчивается примечательным событием – масштабным экзаменом, состоящим из трех частей и именуемым в народе "гос", хотя формального статуса госэкзамена у него все же не было. Первая часть – письменная контрольная работа – была знаменита повторявшимся из года в год т.н. "радиогосом". Это ровно то, что показано в фильме Гайдая "Приключения Шурика". Только – величественнее. Итак, третьекурсники (патлатые, волосы закрывают уши, ибо "войны" в 5 семестре нет) приходят писать контрольную, вооружась чемоданами книг (официально разрешено). Кроме книг в чемодане – коротковолновый приемник, от него незаметный провод через пиджак к уху – там наушник (вот, зачем патлы). Заранее уполномоченные из экзаменуемых наскоро переписывают варианты задач и, отпросившись в туалет, сбрасывают эти копии специальным курьерам. Те доставляют их в "мозговой центр", где группа аспирантов быстро их решает и передает решения в общагу моего факультета Радиотехники и Кибернетики. Там их транслируют в эфир с помощью нелегальной радиостанции. (Накануне, ровно в полночь она выходила в эфир в тестовом режиме, дабы все могли настроить свои приемники.) Назавтра государственные службы эфирного контроля выставят институту штраф за незаконный выход в эфир. А год спустя все повторится.
        Устная же часть этого госа включала в себя так называемый "реферат" или "вопрос по выбору" – некую небольшую как бы самостоятельную экспериментальную или теоретическую работу. Поясню следующей байкой: тема реферата – изменение плотности жидкости под действием постоянного магнитного поля. Студент показывает опыт (а комиссия любит опыты): куриное яйцо погружается в жидкость. Подносится магнит – яйцо всплывает. Магнит убирают – тонет. Дальше студент подходит к доске и покрывает ее километрами формул, обосновывающих увиденное. Комиссия довольна. В кулуарах: "самое сложное было – насыпать железные опилки в целое на вид яйцо."
        Насколько я помню, по традиции, успешно сдавшие этот гос водружали свои плакаты на специальный участок институтской ограды, где они потом красовались недели две – никто их не смел трогать.

        Теперь стоит сказать про кафедру Иностранных Языков – тоже одну из достопримечательностей института. От самого ее основания и до середины 90-х на ней работали исключительно женщины. В свете чего напрашивается предположение, что эта кафедра в части отношений со студентами будет из числа наиболее безжалостных. И действительно, три четверти всех, кого отчислили из МФТИ по причине академической неуспеваемости – на счету у этих дам.
        Главная ее задача состояла в том, чтобы научить студента английскому языку, однако в очень специфическом преломлении: студент должен уметь перевести без помощи словаря научную статью по любой тематике, сделать устный доклад по теме своих научных занятий и суметь понять устный же доклад коллеги. Умение же вежливо поздороваться, вести разговор на нейтральные темы, читать что-то гуманитарное, а также понимать английский разговор в его естественном потоке уже выходило за рамки задач кафедры. Да и какой, спрашивается, естественный английский разговор может случиться у лица, имеющего вторую форму допуска?
        Так вот, поставленную задачу кафедра решала – я, пожалуй, вообще не встречал более жесткой и технологичной образовательной машинки, чем физтеховский курс английского языка. При тех же двух парах в неделю удавалось получить качественно иной результат, чем в большинстве других вузов страны!
        Кстати, считалось похвальным, хотя нечасто практикуемым, когда студент защищал по-английски диплом или хотя бы тот же реферат на госе по физике. Причем, этот вариант не надо было согласовывать ни с кем заранее – считалось, что любая физтеховская экзаменационная комиссия в состоянии принять подобный экзамен.
        На старших курсах студентам предлагалось выучить второй иностранный язык. Французский или немецкий, однако при некоторой настойчивости – еще японский или испанский. Необходимые условия для этого были созданы, однако требовательность была уже не та, и многие студенты заменяли второй язык менее обременительным "курсом по выбору". В числе таких лодырей оказался и я, о чем сегодня жалею до слез.

        Другие гуманитарные кафедры или, как говорили тогда, кафедры общественных наук, выглядели менее симпатично. Это была обычная советская квадрига: каф. Истории КПСС (1 курс). Политэкономии (2), Марксистско-ленинской философии (3 и 4) и Научного коммунизма (5). Партысторики тихо пьянствовали в свободное от занятий своей ерундой время, политэкономы вели постоянные склоки, деля часы и группы. Научные коммунисты представляли собой наиболее холеную совковую мерзость – именно их кафедра стала потом, в конце 80-х, организационно-идеологической опорой консервативного сопротивления переменам, привносимым новым ректором – Н. В. Карловым.
        Особняком стояли философы. Эти вполне были людьми. Настолько, что даже пытались нас научить чему-то вне прокрустова ложа истмата-диамата (кто сейчас помнит эти тарабарские буквосочетания?). Удалось им следующее. На 3 курсе, собственно, до начала этих ист-диа, студентам предлагалось отслушать лекционный мини-курс (около 7 лекций, что-ли) по истории философских учений. Отчетности в тот семестр не предусматривалось. Далее. На 4 курсе каждый студент, помимо положенных лекций-семинаров, обязан был посетить один из философских микроспецкурсов "по выбору" – они длились по 3 пары всего. Соответственно, один вопрос по выбранному спецкурсу вкупе с одним вопросом по истории философии попадали потом в экзаменационные билеты.
        Темы микрокурсов были весьма разнообразны – всего их было, наверное, десятка два, однако популярность их была различна. На "философские проблемы естествознания", к примеру, записывалось и ходило 3.5 человека – а ведь, казалось бы, что может быть более логичным для студента-физика? Зато на "основах индийской классической философии", читаемых в самой большой физтеховской аудитории индологом А. Пименовым, всегда случался аншлаг. Более того, идя навстречу этому массовому интересу, лектор помимо трех обязательных читал даже несколько дополнительных лекций.
        В 84 году на физтеховской кафедре философии случился крепкий скандал. Партийно-идеологическая машина во всем своем андроповском энтузиазме навалилась на довольно эксцентричного доцента В. Лебедева.¹⁹ Он действительно "перебрал" – позволял себе спецкурсы со столь явным антисоветским подтекстом, что реакция не замедлила явить себя. Его, само собой, отстранили от преподавания, исключили из партии и, в конце концов, уволили из института – что в дальнейшем обеспечило ему статус беженца и легкий переезд через океан. Сам институт пострадал, наверное, даже несколько больше: от руководства кафедрой отстранили Ю. И. Семенова – не последнего человека в иерархии советских философов, специалиста по первобытному обществу и, кажется, автора концепции восточной общественно-экономической формации. Кроме того, зачастили всевозможные комиссии и вообще – акции института слегка просели на бирже позднесоветского административного торга.

        ВНУТРЕННЯЯ ПЕРИСТАЛЬТИКА

        Клопов в долгопрудненских обшагах морили на последней декаде августа. Дело это никогда не удавалось довести до концы – какая-то часть мерзких тварей отсиживалась где-то в подвале и после, с сентября, начинала свою медленную, но верную реконкисту. К весне они добирались до четвертого этажа и цикл повторялся вновь.
        К первому сентября мы съезжались в Долгопрудный со всех концов страны, весело дожигали авансы заработанных летом денег, делились друг с другом впечатлениями, устраивались.
        Какими мы были? Сперва – довольно разными: москвичи с очевидностью превосходили прочих по части общего кругозора, как правило демонстрируя довольно высокий уровень спасительного скепсиса в отношении окружавших нас идеологических нечистот. Москва уже тогда жила совсем другой жизнью – так, например, среди поступивших на наш курс ее жителей по меньшей мере процентов 20 умудрилось побывать до этого за границей. Среди остальных таких почти не было. Остальные были наивны, но пытливы, и их свежие аналитические головы в начале громоздили для объяснения жизненных наблюдений всяческие причудливо-самодельные теории. Однако постепенно теории эти обтачивались сами собой и становились вполне адекватными. Примерно со второго курса начинали читать хорошие книги, многое удавалось почерпнуть в базовых институтах²⁰.
        От самых разных людей мне в последствие приходилось слышать, что дескать, все выпускники МФТИ чем-то похожи друг на друга. Видимо, за этим и в самом деле что-то стоит: во всяком случае, внутреннее ощущение корпоративной общности – вещь вполне реальная и явно превосходящая аналогичное чувство выпускников МГУ, питерского Политеха и т.д. Все это очень забавно проявлялось потом, в причудливые 90-е, когда собратьев по alma mater приходилось встречать порой в самых неожиданных местах.
        Пожалуй, главный момент физтеховского воспитания состоял в следующем. С первых же дней в институте нам вдалбливали в головы… нет, мы просто жили в атмосфере, которая, казалось повторяла и повторяла: "вы должны быть готовы к тому, что заниматься в жизни придется чем угодно кроме того, чему вас учат". На это настраивал физтеховский фольклор²¹, об этом рассказывали массу случаев из жизни старших товарищей. Гордые истории про то, как специалист из одной области вторгался в другую, абсолютно незнакомую, в кратчайшие сроки обставлял там старожилов и перехватывал лидерство. Это было настоящее воспитание предназначения – квинтэссенция высшего образования как такового.
        Как следствие, мы с интересом следили за выпускниками МФТИ, ушедшими далеко в сторону от проблем физики – такими, как кинорежиссер В. Абдрашитов или джазовый критик А. Баташов. Еще одной стороной данной установки был высокий уровень терпимости и даже любопытства к чужим "отклонениям". Я, например, учась на последних трех курсах, довольно много времени проводил на истфаке МГУ, занимаясь вольнослушателем на отделении истории искусства. Сам я, в общем, понимал, зачем это делаю, но никому ничего объяснять не удосуживался. Однако окружавших меня товарищей это ничуть не удивляло. Они не задавали лишних вопросов, не крутили пальцем у виска, не посмеивались сочувственно. Более того, двое из них в конце концов также стали ходить туда на лекции – причем, в отличие от меня, без каких-либо амбиций, а лишь из чистого любопытства.

        P. S.
        И была еще одна категория студентов – совсем небольшая, один – редко два человека на учебную группу. Заниматься таким было интересно и не тяжело, редкие четверки лишь слегка расстраивали их и возбуждали азарт. Преподаватели отличали их сходу, устанавливая коммуникацию на каком-то ином, непонятном для нас, простых смертных, уровне. От института такие студенты брали все, что он мог в принципе дать. Многие из них уже в момент поступления на Физтех вполне отчетливо представляли, чего хотят дальше – чем и под чьим руководством заниматься, где потом работать.
        Именно из таких студентов должны потом вырастать те, кого мы привычно называем учеными.

________________
1 Помимо МФТИ, этим словом обозначают также прославленный питерский Физико-технический институт им. А. Ф. Иоффе РАН – научно-исследовательское учреждение, не имеющее собственных студентов.
2 Основной кампус МФТИ находится в г. Долгопрудном (25 минут на электричке от Савеловского вокзала), кроме того в Москве (Зюзино) располагалось общежитие старшекурсников, большая часть занятий которых проходила непосредственно в столице.
3 Именно "на" Физтехе – так говорили у нас. "Снаружи" же говорили "в" Физтехе. Аналогичным образом, самоназвание у нас было "физтехи", тогда как "чужие" называли нас "физтеховцами". Девушки-студентки назывались у нас "физтешками".
4 Евреев (в советском смысле, т.е. согласно записям в паспортах до второго колена) на Физтех начала 80-х брали следующим образом: на части факультетов по "общему правилу" согласно процентной норме (ок 2%, кажется), тогда как на другой части не брали вовсе – руководствуясь личными антипатиями соответствующих деканов. Как-то в вычислительном центре института мне выдали распечатку, на оборотной стороне которой была многостраничная часть ведомости уплаты партвзносов штатными сотрудниками. Ведомость содержала массу интересных сведений, в том числе и национальность коммунистов. Так вот, евреи составляли там более трети. Если предположить, что это не результат случайной флуктуации, и что среди беспартийных преподавателей соотношение остается близким, то можно сделать определенные выводы.
5 В некоторые по результатам экзаменов МФТИ брали без дополнительных испытаний.
6 Скорее, это играло роль при распределении выпускников. Или даже чуть раньше – при распределении по базовым кафедрам, где предстояло писать диплом.
7 Для студента же мужского пола военная кафедра была обязательной, независимо от того, служил он уже в армии или нет. Невозможность ходить на "войну" – по состоянию ли здоровья или в связи с исключением из комсомола – была синонимом исключения из МФТИ.
8 Рассказывалась, например, такая байка. Один студент (слегка подвыпив) на дискотеке в студгородке приударил за девушкой. По окончании дискотеки он, вопреки ее воле, пошел провожать ее на московскую электричку. Напор его был столь велик, что девушке пришлось сесть в вагон – хотя нужды в этом не было никакой: девушка была обитательницей того же студгородка, что и ее кавалер. Которому, под впечатлением от ее привлекательности, такое просто не могло придти в голову.
9 "На базе" как у нас говорили.
10 Именно тогда многие студенты переселялись из "Долгопы" в московское общежитие.
11 А уж если он выпал на 87-88 годы то… сказка!.. кто тогда не жил, тот не поймет!
12 Один опытный университетский преподаватель как-то обмолвился в разговоре со мной, что-де это есть острейшая проблема высшей школы по всему миру: высокий уровень требовательности по отношению к студентам удается сохранить лишь до третьего курса в лучшем случае.
13 Надо ли пояснять, что за границу до начала 90-х никто с Физтеха не уезжал.
14 Про одного молодого и довольно популярного офицера военной кафедры ходила устойчивая легенда (не соответствующая действительности), что и он – выпускник МФТИ. Вообще, мифологизированное сознание физтеха как бы было предрасположено видеть во всякой значимой персоне собрата по alma mater.
15 Отношения института с армией вообще носили во многом привилегированный характер. Так, в 87-м, когда неожиданно, задним числом, отменили по всей стране отсрочки поступившим на первый курс студентам, администрация МФТИ добилась, чтобы призванные обитатели долгопрудненского студгородка служили среди себе подобных – в специально сформированных из физтехов подразделениях. Помню, в эти части даже ездили потом в гости разного рода официальные и не очень делегации…
16 Впрочем, Сергей Петрович в сильной степени поднял себя в наших глазах, когда в 87 году сумел предотвратить покушение на свою персону. Какой-то психически-неполноценный ублюдок, насмотревшись телевизора, проник в институт и – надо же! – таки смог застать там Капицу. Встретив его в коридоре попытался нанести удар топором – но лишь слегка задел острием. Капица же топор у него выхватил и (будучи заметно выше ростом) приложил нападавшего как надо – говорили даже, что насмерть. После этого случая институтские корпуса обнесли двухметровой оградой с единственными воротами и КПП.
17 Меня всегда удивляло и продолжает удивлять тот факт, что МФТИ не носит имя этого великого ученого.
18 Капица-старший – безусловный богатырь физтеховского фольклора. Вот, скажем, так называемая "загадка Капицы": "Как, имея лишь два презерватива, поиметь трех женщин, больных тремя разными венерическими болезнями так, чтобы никто не заразился ничем новым?"
19 По первому образованию Лебедев был технарь – философом же стал после соответствующей аспирантуры. Так что на кафедре он в принципе был до некоторой степени белой вороной. А самый громкий диссидентский сюжет, связанный с МФТИ – это судьба Натана Щаранского, благополучно окончившего Физтех в 1972 году. Открытым сионистом он стал уже после института, однако именно обучение в МФТИ, по всей видимости, стало причиной отказа властей на его ходатайство об эмиграции.
20 Так, например, популярная в публицистике конца 80-х тема об отсутствии реальной плановости в советской плановой экономике (теория административного рынка и т.д.) была мне знакома с 84 года – нам об этом читали курс лекций с математическими выкладками, деловыми играми и множеством примеров из практической советской жизни, а также с обязательным экзаменом в финале.
21 Физтеху говорят, что завтра он будет сдавать китайский. Он в ответ: "разбудите в пять утра".
22 Интересно, что есть, напортив, удивительные лакуны в пространстве трудоустройства физтехов. Так, первый и, похоже, единственный космонавт среди выпускников института, имеющего, как-никак, собственный факультет Аэрофизики и Космических Исследований – А. Серебров, совершивший свой первый полет лишь в 1982 году.