---

СНЫ
(называния и проговариванья)



(фото Н.Бокова)

Эти записи с весны 16-го по декабрь 19-го года. Остановился я, когда обнаружил в них произведение «памяти». Комментарий к последнему, 135-му, объясняет – почему: Николай Боков, с которым мы дружили, ушёл из этой жизни 2 декабря 19-го (день моего рождения). Он следил за их появлением: знаки его внимания и комменты – почти под каждой очередной их публикацией в моём фб. Охотно откликнулся на просьбу, подготовив и прислав для «Снов» эти два, начальное и финальное, фото из своего альбома «Les dorments de Paris», исчезновение персонажа в которых я тогда понимал как относительность «бодрствующего» сознания, - никак не отношения с бренной юдолью.

Сознание и подсознание – в каких они отношениях? Мы привыкли смотреть на всё в актуальном свете яви, а в ночном сознании пасмурно, темно. Похоже, мы сами и выталкиваем его на периферию, где забываем, попросту не находя в нём пользы. Вот и интересно нащупать этот тёмный угол, чтоб достать туда светом хоть до чего-нибудь. Оказывается, ночное сознание откликается, идя с нами на диалог. Так сон №90 состоит из двух сцен, приснившихся «вместо» (так и было сказано) тех, что в предыдущем сне я забыл, проснувшись. И ещё оно знает о реальности больше, чем нам кажется. Post factum я отмечал в комментариях те места, которые сбылись впоследствии. Например, сон №50 и, спустя год, акция Pussy Riot с их требованиями.

Что до образов, то я не сторонник какой-либо общезначимой символической системы в сновидениях. Мне кажется, тут каждый случай – частный, и это вопрос только к одному лицу (первому, именно). Ему лучше знать, поскольку лучше было и видеть. Можно, например, говорить о постоянно встречающемся образе чистой воды в этих моих снах или о многократном образе дома моего детства (квартира бабушки и тот корпус д.4 по ул. Дм. Ульянова, где жили мои друзья), но что это скажет читателю? Весь смысл в оттенках, во сне протагонистами становятся они.

Особо интересна была для меня вербальная сторона дела. Во многих случаях там очевидна поэтическая основа. Вообще сопротивление поэтическому и языковому стандарту (а где-то и в коротких стиховых фрагментах) – это как раз то, что было тут предъявлено, проговорившись в самом естественном своём, «сонном» качестве. Уловленные где-то на периферии в момент пробуждения, эти имена, аббревиатуры, «непреднамеренные» окказионализмы как бы предваряют всякое творческое волевое движение речи. В них прообраз того, что могло бы состояться, нелепость свободы и парадокса.



---


сон №1
(вчера)

Боков построил в России дом вроде усадьбы коттеджного типа, как у новых русских, хотя в чем-то и попроще, без наворотов. Этот дом им предназначен для всех. То есть это такой клуб, но не просто. Клуб текучести, изменчивости, что ли… Он весь его увесил картинами уже ушедших друзей, и я слышу его голос, оповещающий меня где-то за кадром, что не просто они все ушли, но и я тоже уйду из этой жизни, и все, кто в этот клуб попадают, тоже уйдут. В этом как бы и суть, и назначение этого заведения. Захожу туда, там всё довольно обыденно. Встречаю каких-то знакомых, всё, как всегда.
Клуб "ВРЕМЯ"

*
19.11.19, через 3,5 года, в больнице Tenon Боков рассказал мне, что он «открыл клуб», куда входит он сам (прозвище Грегор Замза) и два его близких друга также с онкологическими заболеваниями: один с прозвищем Доктор и другой с прозвищем Архимандрит. См. сон №135 (сцена 2).


сон №2

Опять Боков. Объясняет мне, что я не так «позиционируюсь» в жизни. Главный аргумент: я, мол, «всё разыгрываю», а одним разыгрыванием цели не достичь. Надо вот как - и тут Николай Константинович даёт мне урок наложения на себя крестного знамения. Вот так, складываешь три пальца во имя пресвятой Троицы, два загибаешь в знак двух природ, а далее ведёшь руку по вертикали, а потом вот так вправо и так же влево. «Только так достигнете цели!» - говорит он мне, как будто учит ремеслу.

сон №3
(2 мая 2016 года)

Саша Левин у себя дома на Щёлковской начинает петь новую песню. Слушаю, но вдруг замечаю, что песню-то он поёт (что-то про московские старые дворы), но у гитары появляется самостоятельный голос, напевающий одновременно с Сашей другую, "свою" песню: "Я буду делаться… Я буду делаться…", на манер "я буду жаловаться! я буду жаловаться!"


сон №4

по дорожкам сквера вокруг Чистых прудов аж до Грибоедова несутся потоки воды, так что получается, что сами пруды - как бы «острова» между этими реками. Эти потоки несут на себе желтые и оранжевые спасательные круги (они все разные: есть морские, есть и детские надувные, но все только 2-х цветов). На кругах сидят люди, не сказать довольные, но, скорее, заинтересованные. Почему-то я знаю, что всё это дело рук Андрея Викторовича Сумнина (Монастырского). Именно не акция или там перформанс, но «дело рук». Самого его при этом поблизости нет. Вглядываясь в параллельные встречные потоки пролетающих мимо спасательных кругов, постепенно понимаю, что всё дело тут в изгибающихся траекториях, которыми они как бы разговаривают друг с другом. Какой-то голос произносит два слова, относящиеся ко всему этому движению тёплых цветов: «…целеполагание». Первое слово не могу вспомнить. Что-то похожее на "гетероаморфное", но другое.

*
Вспомнил, что что-то вроде «целеполагания» было в текстах Монастырского из "Сборников МАНИ". Посмотрел - есть действительно.


сон №5

голос: «и прошу Вас обратить особое внимание на его компьютер». Откуда-то возникает монитор компьютера, на котором я работаю. На нём нет ничего. Только ровно в центре - тарелка с тушёными овощами. Блюдо довольно жидкое и, кажется, с содержанием фасоли. Ещё во сне возникает два вопроса:
1) чей это голос, обвинителя или защитника?
2) на экране: это - произведение искусства или просто тарелка с овощами?


сон №6

Еду в автобусе средней набитости. Весна или лето. Под потолком автобуса по всему периметру - один к другому впритык сплошной ряд мониторов (размер примерно 20х20 см.). Поскольку этот ряд сплошной, он напоминает компьютерную "строку состояния". Некоторые из этих экранов что-то показывают. Особенно отличаются по интенсивности (и громкости) два: один сзади слева по направлению движения, и другой спереди справа над кабиной водителя. Тот, что сзади, рассказывает что-то о фундаментальных ценностях природных ресурсов, а в том, что спереди, кто-то вещает о поэзии и демократии. Эти слова неоднократно звучат в его речи, довольно, впрочем, сдержанной, корректной. Но громкой. Поэтому пассажиры начинают протестовать: мол, надо поуменьшить громкость. Но никто не знает, как это сделать. Тогда решают на помощь звать компьютерщика. Он немедленно берётся откуда-то (хотя не ехал с нами). Это Саша Левин. Саша подходит к монитору, присматривается к говорящему, и жуя жевачку (так я пишу это слово), говорит мне, стоящему рядом, вполголоса как о какой-то своей старой догадке, (а я как будто всё до сих пор с ней был не согласен): «Давно пора заткнуть хайло этому пидарасу». С этими словами Саша вынимает изо рта жевачку и большим пальцем прилепляет её прямо на экран поверх лица говорящего. Лектор тут же смолкает. Пассажиры утихомириваются, а Саша быстро проходит к задней двери и выходит из автобуса, как раз к этому моменту остановившемуся. Объявляется остановка: «Улица Антонова». «Юрий что ли? Певец?» - думаю я, и, просыпаясь, понимаю, что ведь я-то ожидал остановки «Улица Мартынова», и значит всё происходило в Пятигорске.


сон №7

Мы с Сидом ходим в Эрмитаже по залам раннего Возрождения. Останавливаемся перед картиной, по форме напоминающей тимпан, закруглённой сверху. Что изображено в центре - сказать трудно: что-то жёлтое, напоминающее не то пейзаж, не то вообще весь мир. А вот слева внизу - ангел с мечом. Этот меч, закругляясь, «обтекает» всю картину сверху, следуя по её закруглённому краю, и кончается в правом нижнем углу, как некая арка. Ангел, кстати, тоже такой «шагалоподобный», летящий и как-то текущий, даже с немного благоговейно вытянутым ртом. Замечаю Сиду, что где-то я всё это уже видел. Тогда он говорит, что мы здесь неслучайно, и как раз в связи с этой работой сейчас готовится коллективный литературный сборник. Достаёт из кармана список участников, читает. Предлагает мне дать для сборника, посвящённого этой картине, какое-то стихотворение. Я наотрез отказываюсь. Мне представляется это даже не бестактностью, но обманом. На что он отвечает (дословно): «Жаль. А ведь тебе этим удаётся и соседа править». Очень неловко прощаясь, ухожу.

сон №8

Середина весны, остатки снега. Время между волком и собакой. У метро «Профсоюзная» напротив сгоревшего ИНИОНа у остановок жду кого-то. Появляется Альберт, продолжаем ждать вместе. Появляется Зыкова. Она подходит к Альберту и дарит ему приветственный поцелуй. «Ничего себе, - думаю, - а ведь они знакомы!» Тут Зыкова у каких-то бабок, рядом торгующих мелочёвкой, раздобывает здоровенную бадью с водой, а Альберт непонятно откуда берёт пустую пятилитровую пластиковую бутыль, как из-под питьевой воды, и начинается процесс переливания. Зыкова старается лить, не проливая, Альберт крепко держит горлышко прозрачной пятилитровки. Вода на удивление красивая, синяя какая-то, зимняя, и чувствуется глубина. Но вот бутыль наполнена, все довольны. Только у неё по стенкам очень много пузырьков. И вот тут Альберт мне и говорит: «Ну вот, Миша, время оцеживать неконцепь». Якобы я должен рёбрами ладоней с двух сторон одновременно ударять по бутыли, сбивая эти пузырьки, и так удар за ударом, раз от раза всё больше очищать прекрасную воду («оцеживать неконцепь»). Ударяю даже раза два попробовать ради самой этой воды, и, действительно, часть пузырьков исчезает, растаяв. Просыпаюсь с чувством, что мы совершенно по-разному видим одни и те же вещи.


сон №9

Мы с дочерью собираемся проведать её подругу, узнать, как она сдаёт экзамены. Находим мы её во чистом поле. Там стоит печь, а сама она рядом одиноко сидит на стуле. В руках, и, кажется, даже на земле, действительно, какие-то книги. Мы подходим, радуемся встрече, спрашиваем: «Ну как? Сдала?» Она ничего не отвечает, молча поворачивает к нам лицо, и в глазах её зримо нарастает страх. Тут я понимаю: ведь ей же холодно! Она тут одна, скоро ночь, а у неё даже дома нет, одна печь да поле. Надо топить скорей, дрова искать… Нахожу поблизости уже срубленные вишнёвые деревья и вырубаю из них такие рогульки в тех местах, где из ствола начинает расти ветка. Охапку таких дров-рогаток притаскиваю к печке, растапливаю, греемся. Уже совсем темно. Девушки беседуют о чём-то своём. Тут вдруг немного выше и слева возникает как бы небольшой экран, на котором виден сидящий Байтов. Он покачивает ногой и усмехается в усы, глядя куда-то вбок. Но я знаю: эта усмешка и покачиванье адресованы мне. «Боже, я ж Байтова обобрал!» - понимаю я, вспоминая вишнёвые дрова, и просыпаюсь.

сон №10

Приснился аватар А. Копейкина, учительски произносящий: «Искусство - могучая сила! Никто даже не знает какая»

сон №11

На обоих углах узкой крыши башни «Евразия» в Москва-Сити поместили огромные лосиные рога, пропорциональные зданию и сделанные как «ёршик» для чистки посуды (на проволоках), только из блестящего, как ёлочная мишура, материала. Они очень оживляют район, переливаясь на солнце.

сон №12

Нахожусь в галерее с системой комнат, переходящих друг в друга. В ней ничего нет. Никаких объектов. Везде приглушённые тона серого с небольшой кое-где желтоватой подсветкой. Переходя из комнаты в комнату, слушаю как какой-то голос читает сменяющие друг друга карточки одной из картотек Рубинштейна. К сожалению не помню какой именно, но это слушание и является содержанием посещения галереи. Путь заканчивается одновременно с чтением. Потом ассистентка подходит ко мне с предложением произнести вслух какой-нибудь фрагмент из картотеки. Я как раз запомнил предпоследний. Перед тем как его произнести, ассистентка просит меня закинуть голову назад и обтягивает моё лицо синим газовым платком, под которым я и произношу предпоследнее. При этом, произнося там это под платком, я думаю: «маска жизни» (по аналогии с посмертным слепком с лица). С облегчением выходя из ритуальности, вдруг оказываюсь в простой квартире, похожей на мастерскую. Возможно, это и есть мастерская, но связана ли она как-то архитектурно с галереей, я не знаю. В ней - Ройтер. Очень приветлив по-хозяйски. Ведёт меня к некому маленькому аппарату, из которого на моих глазах выползает, сворачиваясь, длинная полоска плёнки. Она - результат всего, что происходило до сих пор. На её кадрах последовательно воспроизведены все мои впечатления от посещения галереи от первой карточки до последней. Оказывается, пока я там ходил, сам процесс моего восприятия звучавших карточек-текстов был снят на видео. А с помощью этого удивительного аппаратика Ройтер может переводить видео в дискретный ряд плёночного диафильма. Рядом я вижу листы бумаги с распечатанными на них кадрами диафильма. Внизу, как это бывает в диафильмах, - титры. Бегло просматривая листы распечатки, вижу встречающееся в титрах имя «Миша» (без фамилии) и понимаю, что весь этот процесс перевода зрительского восприятия с языка одной технологии на другой - перформанс Ройтера. Просыпаясь, вспоминаю, что и последняя его выставка в Москве вся была в том же колорите, что и эта галерея: гризайль. Прошу Андрея рассказать об этом удивительном аппарате перевода видео в диафильмы. Он охотно соглашается.

сон №13

Сидим с Михайловской в автобусе справа по ходу движения. Она у окна, я рядом. Всё думаю, надо бы как-то её поддержать, поблагодарить за работу в НЛО в 90-е. К нам приближается квадратный билборд, но доехать до него мы так и не успеваем: автобус резко останавливается. В центре щита большой портрет Черномырдина, по бокам и особенно внизу какие-то трудноразличимые из-за удалённости сообщения. «Вот, - говорит Михайловская, указывая на надпись - Черномырдина чествуют. Наконец-то и про меня теперь пишут. Почитайте, видите?» Всеми силами пытаюсь прочитать, вглядываюсь через окно, всяко настраиваю-наклоняю очки, удаляя-их-приближая, - ничего не разобрать. Ясно только, что слОва «Михайловская» там нет, да и вообще все слова относятся не к её теме. Но попробуй докажи, если уверенности ни в одном слове не хватает. Автобус как-то скачком помчался, и я совсем уж досадно проморгал рекламу с Черномырдиным-Михайловской. Но желание поддержать её от этого не уменьшилось. Наоборот, оно зреет. Наконец я решился и так сказал: «Неудивительно, Татьяна Георгиевна: теперь ведь часто можно услышать: «…это были те времена, когда Михайловская работала в НЛО…»». Михайловская смотрит в окно в 3/4, не отвечая и не поворачиваясь, и я замечаю, что она плачет. Лицо её тонкокожее всё в сеточках морщин, дрожащие воспалённые веки, скруглённые формы - совсем не похожи на Михайловскую и всё больше напоминают человека с даун-синдромом.?

*
Периоды деятельности Татьяны Георгиевны в НЛО и Виктора Степановича - в правительстве РФ в основном совпадают


сон №14
(первая декада августа 16)

В студенческой аудитории я сижу за первой партой в среднем ряду. За спиной множество студентов. Заходит Вакана Коно в чёрном костюме и садится рядом со мной. Все знают, что она преподаватель и сейчас проведёт семинар, даже несмотря на то, что сидит спиной ко всем за первой партой. «Так… Ну как у нас сегодня с домашним заданием?» - спрашивает Вакана. Класс молчит. Видно, никто ничего не подготовил. Тогда она просит меня передать назад пачку листов с катаганой, возле каждого иероглифа испещрённую пометками и рисунками с примечаниями на японском же. Передаю на последние парты и сразу впадаю в тревогу и сомнения: ведь и я ничего не выучил! И вот что теперь значит, что мы сидим с преподавателем, так сказать, плечом к плечу и почти tete-б-tete? Вакана меня первым что ли будет спрашивать или, наоборот, в этом моё преимущество: может быть, она манкирует меня именно как старого доброго знакомого, который и так, и вне семинаров, всегда в поле её зрения? Так, колеблясь от одной возможности к другой и обратно, я осторожно вывожу слева внизу какого-то листика с совершенно непонятными мне иероглификами, вывожу светло-зелёным и уже жидким - видимо, на излёте - фломастером, вывожу, впрочем, довольно-таки заметный, хоть и не назойливо, мягкий знак. Его закругление под вертикальной палочкой имеет форму левой ноздри.


сон №15
(10.08.16)

Я должен пройти какой-то оздоровительный осмотр в поликлинике. Но в кабинет толпой валят «старшие». Есть, оказывается, и такие. Им лет больше, чем мне. У них там что-то вроде диспансеризации старости. Пока я жду в коридоре, одна мамаша просит меня подержать её ребёнка-децепешку. Кажется, это девочка, но не уверен. Ребёнок буквально складывается, как вешалка. Сложил, держу, жду. Тут как раз в диспансеризации окно образовалось и врач меня зовёт: «Ну вот и до Вас, Миша, очередь дошла, заходите!» Но надо ж так случиться - в этот момент мне как раз понадобился туалет, и я прошу врача: «Вы подождите, пожалуйста, я буквально на две минуты отлучусь» и убегаю с ребёнком. Вернувшись, не обнаруживаю его матери. Какое уж тут оздоровление! Бегу искать мать. Пробегая коридор за коридором, замечаю, что это очень сложное учреждение: здесь и поликлиника, и школа расположены в одном здании. Причём и школа-то тут двух типов: нормальная и для детей с отклонениями. И вот попав в обычную, я теперь никак не могу отыскать мост-переход в «с отклонениями». Ребёнок безропотно торчит подмышкой. Бегу через стадион. «Вы не знаете, как пройти в школу для особых детей?». Молодые люди, идущие на тренировку, только смеются, и чувствую, как вдогонку кто-то толкает меня клюшкой в затылок. Запыхавшись, иду по длинному стеклянному коридору, где двери чередуются с необычными растениями, и ещё раз думаю: «Чего тут только нет: и стадион, и оранжерея…» Попадаю (точней, попадаем) в школьный гардероб, но это опять обычная школа. Наконец, какие-то учителя направляют меня на мост-переход и вот ребёнок возвращён, можно отправляться на оздоровительный осмотр. Но вместо обещанных «двух минут» я бегал целый час! Перед тем как войти в кабинет надо хотя бы отдышаться, прийти в себя. И я выхожу из здания на минутку вдохнуть свежего воздуха. Выход из школы-поликлиники-стадиона-оранжереи напоминает складской двор, куда к обитым железом карнизам грузовых платформ швартуется грузовой транспорт. Меня ловит на выходе некто с мятым портфелем подмышкой, как две капли воды - Игорь Ильинский, и мы поём с ним на два голоса:




Ильинский:	«Довольно!» – гулянке
я:	и пьянке
Ильинский:	Кто кормит тот плачет
я:	навзрыд

 
Понимаю, что всё это было фильмом. Догадываюсь, что и здание, по-видимому, – киностудия.


сон №16
(11.08.16)

сцена 1.
На остановке «ул. Гарибальди» в сторону центра жду автобуса. Появляется Ира Тулякова (в далёком прошлом жена Мити Канторова) с большой папкой для ватманских листов - такую часто носят художники. Здороваемся и тут замечаем юного сиамского кота. Сидя на весеннем снегу, он глядит прямо в глаза и призывно мяукает. «Ну что ты там сидишь, как кролик?» - зову его. Он прыгает ко мне на руки и у него тут же, немного удлинившись из кошачьего, вырастает левое кроличье ухо. Вручаю его Ире одновременно с тем, как подходит маршрутка. Она забирает кота и с огромной папкой своей умещается где-то на переднем сидении. «До вторника! Я позвоню!» - бросает, уезжая.

сцена 2.
Видимо, вторник (если следовать логике продолжения). Брожу из комнаты в комнату в сквоте художников. Всюду объекты, картины, но довольно чисто, высокие потолки, и, судя по всему, строение старое. Где-то неподалёку и Ира Тулякова. Хожу и думаю: «То, что меня сейчас интересует больше всего, - это коллаж. Чтобы понять его в поэзии, надо попробовать его здесь, с художниками». Вхожу в комнату, где спиной к стене сидит Никита Алексеев, рядом стоит Никола Овчинников. «Никол, что ты думаешь о коллаже? Вот Швиттерс, например…» - сразу спрашиваю. Никола с некоторым удивлением, как будто я выпал из реальности и сам того не замечаю: «Да у меня, собственно, коллажей нет». Тут Никита кивает на Николину работу на стене сбоку (вторая Николина картина висит прямо над Никитой): «А это что тогда?» Никола не особенно возражает, но и не соглашается. Картина же представляет собой следующее: это рельефно написанный «картографический пейзаж», то есть карта местности в ракурсе «сверху», какой-то гористый ландшафт с большим количеством тёмно-зелёных оттенков. А посредине - что-то похожее на серовато-желтоватую котловину. Но главное, что эта горная котловина - одновременно и ушная раковина, намного превосходящая размерами реальное ухо человека. Кроме того, левая примерно пятая часть картины отпилена вместе с рамой по вертикали и немного сдвинута вверх. Это входит в замысел работы. Перевожу взгляд на вторую картину Николы, висящую над Никитой. Не всматриваясь, замечаю только, что и она из той же серии. Но о ней никто не говорит. Никита даже и не пытается глянуть вверх. Вспоминаю, что вот есть ещё статья Некрасова о Гущине, где он писал о Бахчаняне и о «заглаживании швов». На двери соседней комнаты вижу большой лист с нарисованными на нём рядами фигурок, ну, ей-ей, поросячьего цвета. Они очень сенсорные, кажется пастелью. Среди них, действительно, есть и вставший на дыбы поросёнок с длинным хоботком вместо пятачка. «Ну, это уже через два-три поколения после нас» - думаю. Потом нахожу где-то ножницы и рисунок Холина (!). Это что-то вроде нарисованной разноцветной акварелью схемы человека. Сам рисую на бумаге какой-то аналогичный знак, но другими цветами. Потом накладываю свой рисунок на Холинский и вырезаю ножницами через весь этот двойной слой сложную ломаную траекторию. Затем левую часть Холинского человека подвожу к правому своего, но не склеиваю. Они так и лежат на столе, едва друг друга касаясь по линии соединения, но совсем не сливаясь ни в образе, ни в цвете. «Начало положено» - думаю я. Мимо проходит Ира Тулякова, интересуется моим занятием.


сон №17
(13.08.16)

Ещё в черте города, но уже совсем где-то на редеющих окраинах, Игорь Лёвшин идёт по краю автотрассы из Москвы. Замечаю его, подхожу, здороваемся. «Вот, - говорит, - в Ленинград иду», причиной - какие-то издательские, не то редакторские дела. Одет он, как всегда, очень прилично, но при этом бос, и ноги его сильно сбиты ходьбой. Он даже показывает мне, хотя я его об этом не прошу, свою правую ногу. Большой палец как-то свёрнут к (если так можно говорить о ногах) указательному, сустав его увеличен, воспалён. Наступать Игорю, должно быть, больно, и уж во всяком случае, точно, что неуютно, но он продолжает путь по ходу довольно насыщенного траффика. Появляется Людмила Вязмитинова. И перед фасадом здания типа школы, стоящего вдоль трассы, обращает моё внимание на две несколько отстоящих друг от друга пары необхватных осин. Деревья настолько большие, что осеняют собой весь этот участок пути, и, невольно соединяя их возраст с образом уходящего Игоря, я думаю о том, как долго же ему ещё идти.


сон №18
(14.08.16)

Нахожусь в полутёмном зале как будто какой-то крепости, по углам - желтоватая подсветка. Примерно на уровне пояса на небольшом подиуме лежит лицом вверх каменная голова Солженицына. Она немного больше реальных размеров, из розоватого гранита, вытянутая, потому что с бородой, и главное - живая, несмотря ни на что. При всей своей бороде и лысине (на скульптуре каждый волосок - хоть и каменный, но отдельный), присущих ему уже в преклонном возрасте, Александр Исаевич молод: ему лет 20, каменная живая улыбка несколько саркастически, но не зло - скорей, заинтересованно, кривит губы. «Вот видите, Александр Исаевич, они всегда так: вначале уделят внимание, потом пожалеют, а потом делают адептом системы. Шаламов уже там» - говорю я ему. Конец моей фразы совпадает со сменой декорации. Передо мной широкий балкон в том же замке на каких-то опорах-колоннах естественного происхождения. Кажется, это даже часть горной породы скалы, на которой замок и построен. Напоминает конструкции Гауди в парке Гуэль. Что за балконом - сразу не поймёшь из-за спин рыболовов, азартно там толпящихся со спинингами и вперившихся куда-то вниз, куда они забросили свои блёсны. Откуда-то знаю, что среди них - и Шаламов с Солженицыным. Всё-таки подбираюсь к краю и заглядываю за. Оказывается, балкон нависает над ущельем с шумящей внизу горной рекой. «Ничего себе, ведь тут с полкилометра будет» - прикидываю, и тут неизвестно кто оделяет меня простой удочкой с мормышкой, и я так понимаю, что и мне предлагается рыбачить. Кидаю, но мормышка тут же застревает, зацепившись за рельс, входящий в конструкцию поддержки балкона. Вижу, что всё это дохлый номер.


сон № 19
(17.08.16)

Буйно веселясь, бегу с женой и дочерью к морю. Если уж я так спешу, то жена кидает мне вдогонку мои купальные принадлежности. Они сами летят за мной. На поляне у самого берега плавки и полотенце падают в траву и начинают самостоятельно веселиться от души и до упаду: прыгают на солнце по траве и цветам. Я скачу вслед за ними, но не тут-то было, они морочат меня, то приближаясь, то отскакивая. Тогда решаю купаться в тренировочных брюках. Берег моря очень похож на речной: такой же белый песок и осока. Жена сейчас будет нырять, но замечаю, что это уже не она, а выросшая наша дочь, и вот она уже скользит под светлой водой. Что ж, и мне пора. Не очень, правда удобно в тренировочных, но что уж теперь… Можно было бы, конечно, всё снять и нырнуть без них, но выйдет неправильно, и, главным образом, в глазах тех, кто вот уже и проплывает рядом: метрах в 150 от нас вдоль берега плывёт курортно-прогулочный катер, откуда Эдуард Хиль поёт на бравурный мотив (что-то вроде «Лейся песня на просторе») «Зимний вечер» Пушкина, с особенным подъёмом педалируя: «то запла-а-а-а-ачет как дитя-а-а-а-а». Нагибаюсь нырять.


сон №20
(18.08.16)

сцена 1.
В пустой каретной на Мойке расхаживает туда-сюда досадующий Пушкин. Где-то с краю - несколько человек людей, рядом со мной - старушка. «Был бы жив Кондобячин, уж давно был бы готов и мой кабриолет» - пени Пушкина относятся к ней не в последнюю очередь. Ведь она мать Кондобячина, и теперь ей должно стать ясно, что Александр Сергеевич никак не мог быть причиной кончины её сына. Тем более, что сам он собирается на дуэль, что чревато. Звучит «Rebel music» Боба Марли.

сцена 2.
Я у Надежды Яковлевны в её московской квартире, так сказать, очередником. Жду, когда с ней поговорит какая-то женщина, раньше меня нашедшая свой вопрос в сеточке. Дело в том, что у хозяйки есть такой свой шкафчик, весь набитый разноцветными сеточками, наподобие как упаковки чеснока в продмагах. В них, если поискать, обязательно найдёшь свой вопрос, и тогда уж смело подходи, спрашивай, беседуй. Продолжаю искать свой вопрос, проверяя по очереди зелёные сеточки. Одна очень разочаровывает: в ней вообще никаких вопросов, только кусочки свалявшейся шерсти, иногда настолько плотно, что напоминают фактуру валенка. Но вот в очередной светло-зелёной - действительно, на бумажном обрывочке тот вопрос, который я собирался задать: «Пушкин и классицизм». Подхожу к Надежде Яковлевне, и она начинает очень интересно рассказывать о классицизме через Пушкина и о Пушкине через Мандельштама. Даёт мне поэтический сборник «Норд» со многими авторами, в том числе и Осипом Эмильевичем, в твёрдом бежевом картонном переплёте, где есть что-то на эту тему. Хочет послушать мои стихи, договариваемся при следующей встрече почитать друг другу. Уходя, я вижу её лежащей вниз лицом на кровати, причём к пододеяльнику прилип большой круглый яблочный пирог. Откуда-то узнаю, что встрече не быть: слишком поздно.

сцена 3.
Прихожу не к началу в клуб на чтение стихов какой-то группы молодых поэтов. Ещё из зала меня замечает Наташа Осипова, и когда я, как мне мнится, незаметно просачиваюсь в зал из прихожей, пытается как бы в шутку разыграть моё опоздание: «А-а-а… Вот и Сухотин явился. Сейчас мы его накажем». С одной стороны, реплика призвана меня ободрить, а заодно и пожурить, чтоб больше не опаздывал. С другой - представить: ведь, похоже, я тут ни с кем не знаком. Никто не обращает внимания. Чтение продолжается. Молодой человек с аккуратно не сбритой над губой щетиной и в белой рубашке читает что-то регулярно-силлабо-тоническое. В какой-то момент он начинает эти складУшки-ладУшки подпевать, а потом уж переходит и просто на пение, да ещё и с патетическим напором-перебором. Ретируюсь, стараясь не попасться на глаза Наташи. Вспоминаю её слова про «наказать».


сон №21
(20.08.16)

Обычное лицо Н. Михалкова с обычной для него интонацией произносит: «Россия - классический и добрый кусок сыра, согласный с действиями своего руководства».


сон №22
(22.08.16)

Показываю Наташе Висенс высеченный в скале памятник Чуковскому и его автору, скульптору на -ман (то ли Бауман, то ли Боцман). Эта пара расположена как Маркс и Энгельс на орденах и медалях советского времени, но выполнена в полный рост и в упрощённо-обобщающем стиле памятника Сталину на ВДНХ. Первенствует Корней Иванович, за ним, повторяя величественную позу в движении - Боцман навстречу солнцу за горами и в направлении где-то внизу у подножий подразумевающемуся Гори.


сон №23
(26.08.16)

Лена Пенская сдаёт:

1) помещения Высшей школы экономики под гостиничные номера. Ходит в чёрном костюме с блокнотом и ручкой на первом этаже у рецепшена, знакомится с вселяющимися. При этом для желающих есть номера подороже с библиотекой в смежной комнате, а то и в двух - но это ещё дороже. Растолковываю преимущества таких библиотечных жилищ какой-то короткостриженной паре.

2) здоровьем. В улучённом между общениями кратком окне подходим с Леной к парадному входу. И вот в дверях в «окне» она предлагает мне заглянуть к ней в глаз: скоро, мол, предстоит операция. Смотрю и не понимаю на каком именно: вроде, оба немного запавшие, но правый, кажется, поглубже.

*
В 2018 году ректору НИУ ВШЭ Кузьминову было направлено очерняющее Пенскую письмо за подписями - в том числе - Немзера, Лекманова, Кучерской, в результате чего её уволили из руководителей Школы филологии за то, якобы, что она привлекает к работе «не тех» специалистов. Я узнал об этом от Лены только в феврале 2021-го. Попутно она сообщила мне, что возникли серьёзные проблемы со зрением.


сон №24
(29.08.16)

Помещение, напоминающее чердак. Или, может быть, это клуб с таким дизайном интерьера. Довольно много молодых ребят, сидящих кто где по стенам. Среди них Всеволод Николаевич с Анной Ивановной. К потолку подвешены продолговатые качели, немного качающиеся не «поперёк», а «вдоль», какие и до сих пор часто встречаются в деревнях. Их мерное качание отмечает время. Мне пора читать стихи. Немного подкачивая качели, произношу:

солнце лишь одно из светил
(если спросят - скажу только об их наличии)

Вторая строчка - предполагаемый ответ на возможную реакцию слушателей на первую строчку про солнце, включённый в основной текст стихотворения. Отношение Некрасова и не отрицательное, и не положительное. Судя по мимике, скорее: «ну, допустим… а дальше что?» А дальше Анна Ивановна говорит, что мёд даёт человеку жизненные силы, поэтому резонно было бы предположить, что он и сам живой. Но как это докажешь?! Никаких прямых свидетельств не существует. Мой довод, что мёд регулирует гемоглобин, её не убеждает. Тогда я приношу откуда-то маленький круглый кусочек воска размером с большую пуговицу, на котором - трафаретный отпечаток солнца: кружок с вырезанными вокруг лучами. Это тоже слово, только не записанное, а отпечатанное. Оно излучает тепло и желтовато-розоватый свет, как сот с мёдом, вынутый из улья летом. Отдаю его им в качестве продолжения прочитанного текста. Понимаю, что и стих, и наш краткий диалог с Анной Ивановной, и солнце-отпечаток - это одно произведение. Начинаю читать второй стих, но его уже невозможно расслышать из-за шума окружающих голосов.


сон №25
(30.08.16)

Какие-то официальные помещения вроде редакции чего-то. Не знаю что я там делаю. Откуда ни возьмись подходит Ахметьев. «Я, - говорит, - к тебе. Давно хочу сказать, что стихи у тебя плохие». «Отлично, - отвечаю. - А поточнее нельзя?»
Молчит, ухмыляется: видимо, нельзя. Кто-то проходящий говорит, что его вызывает начальство (фамилия начальника на «З», точно не помню). Он сразу удаляется. Ещё какое-то время остаётся ухмылка Ахметьева.


сон №26
(начало сентября)

В большой светлой комнате в избе разговариваю с Питерским композитором Женей Петровым. Они с женой Людой и сыном собрались ехать в монастырь. Кто-то стучится в дверь, Женя выходит из комнаты в прихожую и оттуда сразу раздаются приветственные клики: «О, отец Александр! Отец Александр!» Рядом со мной Люда начинает плакать с досады: им давно пора выезжать, а тут Женя по своему легковерию взялся привечать эту сомнительную личность. В самом деле, сомнительность её не медлит проявиться. Гость входит в комнату и оказывается маленьким и юрким приставалой. Я сразу понимаю: это не священник никакой, хотя и в подряснике, и простоволосый. На нём даже, кажется, и креста нет. Вместо приветствия или там молитвы, он как-то безотказно подкатившись сбоку, быстро-ловко отстригает у меня с руки немного волос и потом цыгански-гадательным голосом говорит-поёт мне: «Ты заявляешь, что ночь была ясной, волна была душной, и был бы я честным, если был бы я нужным». Думаю, что под «я» он разумеет всё-ж-таки себя, но выяснить невозможно: единственное моё желание немедленно стряхнуть с себя этот гипноз. Пытаюсь сдвинуться с места. За окном яркая зелень. Одна мысль: «Пора действовать».


сон №27
(16.09.16)

Мы с дочерью пришли в небольшой кинотеатр посмотреть фильм об игре в коррекционной педагогике. Садимся в последнем ряду (там всего рядов 10-15). Оказывается, тут уже сидит Елена Владимировна Максимова, биолог и психотерапевт, развившая идеи Бернштейна об онтогенезе и высшей нервной деятельности. Радуемся встрече. Но вот начинается фильм, она отсаживается в сторону, чтобы не мешать друг другу. Узнаю в фильме знакомых мне по работе нейропсихологов, логопедов, игротерапевтов. В каком-то эпизоде даже появляюсь и я, рассказываю нам что-то оттуда о необходимости сенсорной интеграции в развитии детей. Потом как пример игрового занятия показываются два пацана у деревенской калитки под навесом зелёных, видимо, берёз. Они развязно и претенциозно скандалят, качают права, хоть и по-детски, но с апломбом и наглостью взрослых. Я тихо в темноте зала говорю дочери: «Вот видишь, это педагог с ними так работает. Он дал им задание, и они теперь ставят сценку. Тем самым они отыгрывают свои психокомплексы, фрустрации и страхи и так освобождаются от них в своей реальной жизни». Фильм заканчивается. В фойе у выхода - тусовка, в которой встречаю своих коллег психологов, музыкальных терапевтов и т.д. Через неё пробирается к выходу одна женщина, специалист по коррекции тела. Она несёт, подняв перед собой, высокую статуэтку - видимо, первый приз за свою работу. Это тоже какое-то женское тело, устремлённое и как-то даже завитое ввысь. Но за дверью кинотеатра стоят урлаки-подонки, и один из них сразу же ловит её за талию и притягивает к себе. Она не сопротивляется, видимо, чтобы его не злить, и каким-то чудом ли, хитростью ли, попадает обратно в кинотеатр. «Как вы это терпите? Ведь он вас лапает!» - возмущаюсь я. Ответ её перекрывается воплями снаружи: там уже вовсю идёт мордобой, звон стекла, хлопки, истошные призывания на помощь. Выхожу из кинотеатра и вижу на паперти несколько лежащих на боку тушек урлаков. Они как неживые. Полицейский покрывает их странным пенящимся спреем с ног до головы. После этого они постепенно начинают пошевеливаться, как отходящие после заморозки. «Доигрались», - думаю, просыпаясь.


сон №28
(летний)

Аббревиатура ПСТЛГА. По пробуждении был уверен, что это Православная Свято-Тихоновская Ленинградская Государственная Академия.


сон №29
(22.09.16)

На избирательном участке какие-то мужчины в подчёркнуто неофициальной одежде таскают за собой переносную урну с написанными на ней «РЗР», что значит «Роженицы за родину». Жду увидеть, как же популярна эта партия. Подтянувшиеся опускают, но не бюллетени, - деньги.


сон №30
(01.10.16)

Мы находимся в Париже на одном из последних этажей какого-то высотного здания (поскольку их там вообще почти нет, можно предположить, что это tour Montparnasse). Это - радиостудия, вся из стекла, очень светлая, но почему-то очень влажная: кажется, что влагу испаряют сами прозрачные стены, хотя окна закрыты, а за ними - лазурь с редкими яркими декоративно взбитыми облаками. Нас, собственно, трое: Витя Сорокин, я и я в возрасте примерно 20 лет. Этот последний - ещё и какой-то родственник Сорокина. Именно в такой последовательности садимся за длинный стол, перед нами микрофоны, запись пошла. Молчим. Понимаю, что это и есть цель передачи - записать молчание. Молчание, в котором - наше присутствие. Молчим вместе.

*
Немного спустя, просматривая непрочитанные мэйлы, обнаружил за 29.09.16 вот это.
В конце 70-х Виктор Сорокин и Валерий Абрамкин были соредакторами самиздатского журнала «Поиски». В 80-м Валеру посадили на три года (потом срок удвоили), а Витя вскоре уехал с семьёй во Францию, где живёт и по сей день. Несколько лет назад я был на панихиде по Валере в Андреевском монастыре. Его жизнь была посвящена реформированию мест заключения и самой системы наказаний. Сейчас исчезает и его передача.


сон №31
(октябрь)

Помещение вроде студии или художественной мастерской под самой крышей. У стены чуть выше пола широкий овальный подиум, на нём овальный же стол, пара старых кресел. Здесь вообще, как проходной двор, народ откуда-то берётся и так же исчезает. Все заняты.
Замечаю бродящего по подиуму рассеянно-задумчивого человека чем-то напоминающего Сашу Седова во время оно. Такой же нос, та же мимика, хотя пластика - немного пособранней. Кто-то, проходя, знакомит нас. Оказывается, это Бродский. Начинаем говорить с ним об искусстве, и он замечает, что коллажно-гротескное устройство моих снов как раз хорошо знакомо ему в поэзии. Читает фрагменты из большой вещи, где есть слова: «что поделать - молодёжь / не задушишь не убьёшь». Я и раньше знал, что она - ответ моей «Жолтой птичке» (на месте моего «там» у Бродского - «входят») и стихам Кибирова конца 80-х (там не раз встречается слово «фикса»). Но сейчас как-то особенно выделяется аляповатая скроенность её построения.
Бродский предлагает мне познакомиться с людьми из «Гугенота». Вероятно, они где-то здесь же, рядом, среди постоянно проходящих и невзрачно прошныривающих.

- «Гугенот» - это цех?
- Нет.
- Общность?
- Наверное, - отвечает он.

Вслед за скоромимоходящими пролетает и обрывок весёлого обсуждения: «…А-а… Файзов? Да тогда Файзов ещё под стол ходил. Ему ж было всего 18 лет!» - следует светлый смех взаимопонимания. Не могу дать Бродскому определённого ответа о «гугенотах»: вначале надо бы всё же как-то поближе познакомиться, узнать о них побольше, что ли… Последние его слова (личное обращение, и стихотворный фрагмент одновременно):

мы ничем с тобой не связаны
мы 100 лет вместо тебя торгуем зеленью

««Грины» что ли? Не иначе - фарсовщики», - думаю, просыпаясь.


сон №32
(октябрь)

Кривая улочка некого европейского государства. С филологической студенткой рассматриваем книги на разложенном латке у стеклянной витрины. Под ногами брусчатка, вокруг - никого, даже продавца нет. Замечаю лежащие одна к другой книги Саши Соколова. «Вот эти я читал, - говорю о них студентке, - а вот эту единственную - пока нет. Смотри, она называется «Новости Бурна»». Рядом улица немного расширяется: из-за того, что какие-то дома стоят поглубже, получается небольшой такой типа сквер. Там низко, почти от земли, стоят два плаката: «Слава КПСС» белым по красному и нечто пёстрое и неопределённое на втором такого же размера. Он именно такой специально, чтоб в глазах рябило, и это плакат Бурна, авторитарного государства нового типа, наследующего СССР. Между ними появляется Какбысашасоколов, совершенно непохожий на «себя» внешне, но тем не менее - он. Холёная круглая физиономия, кремовый костюм свободного кроя в тон причёске, оттопыренной назад («корова языком лизнула» - в деревне говорят). Какбысоколов танцует современный балет то вокруг первого плаката, крутясь и подпрыгивая, то потом подлетая ко второму, чтобы замереть там в назидательных па. Этот танец - рассказ о том, как из СССР получился Бурн. Вскоре к нему присоединяется тоже одетый с иголочки, хотя и в костюме потемней, Какбысынсашисоколова посмазливей и помалохольней, но не менее юркий.


сон №33
(15.10.16)

Захожу в избу, прошу ночлега у хозяйки-старушки. Она сразу стелет мне у печки перед входом в комнату, куда сама идёт укладываться. Двери в комнату нет, - только проём. Я лежу справа от входа перед комнатой (кровать не вплотную к комнате, а у стены с основным входом в дом) головой к проёму, а она слева от входа уже в самой комнате тоже головой к проёму, так что мне немного видна её голова. Вот она улеглась и, вроде, наконец, можно засыпать. Но тут вдруг в дом заваливает кодла мужиков. Все они, не обращая на меня внимания, проходят в комнату к старушке. Ну, вроде бы, всё успокаивается, каждый занял своё место, можно, наверное, и спать. Но у меня всё время такое чувство, что тут что-то не ладно. Это не просто тебе 7 гномов с работы пришли. Да и старушка поглядывает на меня со своей кровати так, как будто хочет сказать: «Это всё - хорошо разыгранный сценарий. А ты что, сразу не догадался?» И вот когда уже, казалось бы, всё стихло, один из них вскакивает и бросается в часть комнаты, недоступную моему зрению. Там, оказывается, ещё кто-то был, а я и не знал. Ему наносится сильный удар. Вслед за тем, как по «сигналу», все мужики лавиной и по нарастающей устремляются туда же, причём каждый наносит свой удар (так пчёлы сыплются на человека, когда срабатывает инстинкт коллективной защиты.) Не знаю, кто их жертва, но я тоже встаю, подхожу к дверному проёму и, видимо, вспоминая не рождённого ребёнка, говорю так, чтоб все слышали: «Я убил человека».


сон №34
(16.10.16)

Я приехал в какую-то тьмутаракань готовить жильё для дочери с её однокурсниками в условиях эвакуации московских вузов. Их распределили жить в пустующее школьное здание. Но там уже все помещения заняты, и мне придётся обустраивать жилище в мужском туалете. Впрочем, это уже и не туалет: ожидая с приездом московское студенчество, здешняя администрация повыносила из помещений всё подчистую. Ни унитаза, ни тебе простейшей раковины... Только следы на полу от трёх вмонтированных когда-то здесь унитазов, а так - голый кафель по стенам и под ногами. За окном светает, я не могу даже прилечь здесь нигде, всё хожу и думаю как же теперь жить студентам. Ведь у них должны быть какие-то человеческие условия для занятий… А тут полный голяк. Откуда-то узнаю, что вдобавок ко всем этим перипетиям, ко мне с визитом сам Михаил Светлов. В полной растерянности жду Светлова. Миг за мигом тянет временную нить. За окном всё явственней светает.

*
Записывая сон, нашёл у Светлова:

………….
Мы взяли у родины столько тепла,
Клянёмся всегда любить её.
Грядущее близко - заря светла
В студенческом общежитии.
………….
(«Студенческая песня», 1948)


сон №35
(ноябрь 2016)

Отчаявшись купить подходящий арбуз, тащусь на очередное торжище. Там за одним из прилавков сидит Андрей Поляков и вместо арбузов читает наброски к своей «Америке». Как раз когда я подхожу, он принимается за фрагмент, относящийся к редукции гласных в зависимости от удалённости ударения в слове:

все эти «А»
или не «А»
имели папрАвку
и делали пОправку

«Ничего себе, да это не только поэма, но и лингвистический трактат, - думаю, просыпаясь, - и ведь, действительно, там всё на «а»: и арбуз, и Америка, и сам Андрей…»


сон №36
(ноябрь 2016)

В застеклённом светлом кабинете на высоком этаже у празднично убранного письменного стола собрались молодые поэтессы, ждут Нового года. В соседней комнате для них готовится сюрприз: Глеб Погодин (один из моих подопечных) с папой в самый центр положенного плашмя автомобильного колеса установили свечу. Они скатали её сами из вощины, и, очень довольные, вносят этот авто-торт к девочкам, поддерживая шину за края. Поэтессы встают навстречу огоньку, одна начинает читать:

Новый год, Новый год
снег так просто идёт
он идёт чешуёй
он идёт над Москвой

Именно это и происходит за окном.


сон №37
(01.12.16)

В квартире моей бабушки на 10 этаже дома 4 по Дмитрия Ульянова срочно собираю собственные рукописи, машинописные черновики, какие-то фото - всё относящееся к моим стихам. Задача в том, чтобы собрать абсолютно всё, ничего не оставив тем, кто сейчас придут за мной. Кажется, наконец, весь архив собран в пару картонных бухгалтерских папок с верёвочными тесёмками, всё это запихнуто в большой полиэтиленовый пакет с ручками. Я уже в верхней одежде: тулуп, ватные штаны - всё светлое, почти белое, хоть сейчас на лыжную прогулку. Остаётся только обуться. За окном во дворе ещё светится синевато вечерний снег. А ведь туда мне сейчас вылезать из окна по верёвке, когда в дверь позвонят те, кто придут за мной. Потом мой путь - в Париж, но это - если получится. А если нет - то хотя бы в квартиру на 9-ом этаже, что прямо под бабушкиной: там ведь тоже можно временно укрыться. Там сейчас живёт пара новобрачных: Аркадий Словоросов (Гуру) и Анна Герасимова (Умка), у них, как говориться, «всё как у людей», или, как ещё говорят, «от и до». Хотя странно, это не в их обычаях: ведь они хиппи, так сказать «children flowers», и Аня, даже, как такой wild child Джима Моррисона опекает меня по соседству. Сейчас она привела в квартиру моей бабушки целую толпу children. Волосатый пипл заполняет коридор от входной двери до комнаты, где я готовлюсь к старту у открытого окна. Они здесь курят, хаотически движутся, но это-то и входит в наш замысел: те, кто за мной придут, не смогут сразу преодолеть инерцию этого бестолкового людского шатания в прихожей, и какое-то время будут им задержаны-приторможены, так что время хоть немного сработает на меня, когда я полезу из окна. Я предупреждаю Аню, что если мне придётся скрыться в их квартире, то я там спрячусь, и, возможно, продолжу побег уже глухой ночью, тогда пусть она не пугается, если сквозь свой новобрачный сон вдруг услышит как я её позову открыть мне дверь и тихо выпустить на волю. На лестничной клетке шаги. Сейчас позвонят в дверь. Но нет, они оказались решительней: слышен звук вставляемого ключа, уже открывают. Обуваюсь. Эти ботинки очень тяжёлые, с чужой ноги. В своё время я оставил их здесь за ненадобностью, и вот теперь попробуй напяль да завяжи. «Побыстрей нельзя?» - спрашивает Аня. В чём есть тащусь к окну, кидаю вниз верёвку, заранее привязанную к карнизу. В коридоре пришедшие уже преодолевают волосатый заслон. Аня закрывает за мной окно. Медленно, сантиметр за сантиметром спускаюсь с рукописями в совсем уже стемневший заснеженный двор.


сон №38
(02.12.16)

сцена 1
Незнакомая старорежимная квартира: трельяжи, бюро, кабинет, сукно кое-где на мебели, высокие потолки, узкий коридор, но комнат много и места достаточно. Сюда мне девочку лет 5 привели на занятие. Мамаша сразу же ушла. Занятие заключается в том, чтобы сосуществовать. Даже если мы не взаимодействуем, мы существуем вместе. Всё идёт хорошо. Но вот приводят уже другую девочку, а мама первой всё не возвращается. Вторая так же оставляет своего ребёнка и уходит. Занимаюсь уже с двумя. Время идёт, мамаш нет. Ну что ж, нет так нет, стало быть, так тому и быть, пусть так и будет. Только вот беда - я девочек путаю, они какие-то примерно одинаковые. Тогда я одну, сев с ней рядом на корточки, обнимаю. Крепко довольно, и она тоже меня: мамы-то нет. Теперь она моя, я её никогда не перепутаю: она не одна из многих, схожих друг с другом, как и все мы, но ни с чем не сравнима и неповторима.

сцена 2
Перед входом в заброшенную сельскую церковь - решётчатая загородка, образующая обширный вольер. В него из церкви выводят на продажу разных домашних животных. Тянется торг. Покупающих не много, но все заинтересованы. Вот уже проданы свинки, кролики, только что - милейшая чёрная кудлатая собака. А она-то как рада, что продана! Теперь с хозяином за вольер на волю! Захожу за загородку и проникаю в церковь. Там разруха, опустошение… Поднимаюсь на колокольню без колоколов. Отсюда хоть вдаль посмотреть… Вдруг в ту же дверцу, откуда я сюда зашёл, влезает какая-то тётка, тянущая за хвост белого в чёрных пятнах быка - таких в Баварии любят рисовать. Зад быка как-то ещё пролезает, но дальше заклинило и никуда. Шкура его отливает, как глазурь на керамике, а морда со стороны лестницы, по которой непонятно как его задом-наперёд втащили на колокольню, дико извернувшись, косится прямо на меня. «Он раньше мог запросто палец оттяпать», - говорит тётка, и добавляет со значительностью: «Пиро-о-ог!» Это его, то есть, зовут так, она явно хочет впарить мне быка, чтоб я его присвоил, а там - уже не ей отвечать. Мне становится совсем не по себе. Решаюсь спуститься отсюда внутри высокой стенной ниши, упираясь в одну её сторону руками, спиной - в другую, и всяко помогая себе ногами. Оказавшись опять на земле, замечаю, что весь алтарь изнутри облицован мелкой синей кафельной плиткой аж до купола. «Что они тут делали после того, как церковь уничтожили?» - думаю. Ответом звучат какие-то не слишком удалённые угрожающие голоса животных, среди которых и голос Пирога. «Зверей пытали» - догадываюсь наконец.

сцена 3
В той же квартире, что и в сцене 1, в коридоре на проходе - стол, за ним сидит какая-то совершенно незнакомая мне женщина, читает и печатает на машинке то, что ей надиктует я в возрасте примерно 30 лет. Этот тридцатилетний я вначале просит читать ему разные фрагменты из его любимых книг, а потом начинает долго ходить и бродить по всей квартире, сочиняя своё. Разбег он берёт от чтицы-машинистки в коридоре. Диктовать ей возвращается только когда точно знает, что своё получилось. Мы с машинисткой очень смеёмся над ним, потому что часто «его» очень мало внешне отличается от «чужого», а он явно работает как раз с этой малостью, на малом различении, а кроме того, очень смешно бегает, пытаясь (как нам кажется) «отключиться от помех». Я в возрасте примерно тридцати не обижается. Это, кажется, даже входит в замысел его работы.


сон №39
(декабрь 2016)

Выставка современного искусства, залы с высокими потолками. Здесь проводятся и мастер-классы. Нас с дочерью заинтересовала одна квадратная картина (примерно полметра на полметра) в светлой раме из гладкого дерева. Там на фоне лазури небесной изображены две пары висящих ног: одни в грязных тяжёлых ботинках, другие - в остроносых штиблетах на тонкой подошве. Больше на картине ничего нет. Пока я её рассматриваю, А. Осмоловский возвращает дочери её ноутбук, который он, оказывается, успел уже попросить для своего мастер-класса. Она, как-то просто онемев от удивления, протягивает его мне, демонстрируя во что он превращён: вся клавиатура вывернута с потрохами, как будто отвёрткой в нём всё повыковыривали. Рядом с картиной с висящими ногами - за столиком сидит знакомый С. Соколовского. Он тут один из организаторов «выставочного пространства». Улыбаясь, поглядывает на наш компьютер, и улыбка его значит, что он-то уж своё дело знает: пока он тут сидит, эту-то уж картину никто и пальцем тронуть не посмеет. Впрочем, нам он в виде исключения, как пострадавшим, предлагает провести под ней наш собственный мастер-класс. Я собираю у подходящих к нам редких зрителей остроносые ботинки, вставляю их один в другой от самого маленького размера до тех, что покрупней, стараюсь всю эту конструкцию максимально уплотнить: штиблет-то много всё ж-таки. Это требует больших физических усилий, но благодаря удачным поворотам и притираниям удаётся-таки создать внушительную конструкцию. Затем я достаю гвоздь самого большого строительного размера и со всей что ни на есть силы пытаюсь присобачить эту ботиночную пирамиду к стене у картины с ногами, вбивая гвоздь внутрь вложенных друг в друга ботинок с носка. Ботинки от этого немного гнутся, коробясь под каждым ударом, но и гвоздь понемногу продвигается сквозь них к стене. Замечаю, что мои усилия, действительно, превращаются в некое подобие мастер-класса: собравшиеся заинтересованно смотрят на обувь, и один новоприбывший с фамилией на -ский (точно не помню) сам предлагает доложить сюда свои штиблеты и продолжить прибивание к стене. «Устояла бы стена», - думаю про себя, приглашая его к участию.


сон №40
(декабрь 2016)

Рядом с нашей старой квартирой, где улица Болотниковская отходит от Севастопольского проспекта, между сбербанком и аптекой прогуливаемся с дочерью. Собственно, у неё одновременно и черты моей жены, поэтому вообще трудно определённо сказать жена она или дочь (как и во сне №19, хотя в других снах - однозначно дочь). Из сбербанка выходит А. Сен-Сеньков с ребёнком, пристёгнутым на груди в кенгурушке. У него кто-то родился, и он кажется довольным и независимым. «Моё большое произведение», - это он о малыше. Поздравляем, приглашаем в гости, а он, жестом головы указывая на аптеку, рекомендует мне «маленькие заварки для печени»: «Ну там бицид, фицид - знаете?»


сон №41
(декабрь 2016)

Сама не такая уж и большая, Суховей рулит в огромном джипе, довольная лихостью езды. Ветер гуляет, развевая волосы. Дорога похожа на автобан, хотя, кажется, Россия. Время от времени она радостно хлопает свой автомобиль по рулю, и он как бы сам несётся вперёд и несёт нас, её и меня рядом на переднем сидении. Поведение машины зависит от настроения Суховей, а это последнее - от цитат и надписей на наклейках, которыми покрыта бОльшая часть поверхности салона вокруг неё. Среди наклеек много Левина. На одной, прямо надо лбом Суховей, - его строчки:

ставя ставку на футбол
депрессирующий ёжик
Ехал пЫхал и алгОл

«Ну, - думаю, - надо чтоб здесь хотя б одно и моё осталось высказывание». Пишу моностих на полоске бумаги, приклеиваю рядом с левинским:

борьбы у крининье в космосу от маслом

По мере того, как Суховей перечитывает, вдумываясь, - машина едет всё медленней. Смотрим на надпись. Полная остановка.


сон №42
(09.01.17)

Две сестры, младшая из которых - моя подопечная Айшан, имеют одно тело. Собственно, это тело старшей сестры (Амины), а Айшан на нём - только лицо. Даже затылок и волосы - Амины. А лицо Айшан. То есть лицо Айшан - это и есть Айшан собственной персоной, и оттого, что всё остальное - от Амины, девушка не перестаёт быть Айшан. Это не может быть даже подвергнуто никакому сомнению. Но всё остальное-то всё-таки Аминино. Значит она - и Амина. Тут какое-то двуединство. Я очень хочу их (её) обрадовать и, кажется, нашёл подходящий подарок. Благо, его и не надо специально искать: это рогулька (как «байтовская» во сне №9), попавшаяся мне по дороге (веточка и отросток от неё). Хотя тут тоже трудно сказать что от чего растёт: отростки примерно одинаковы, и какой из них первым отходит от стволовой ветки неясно. Вспоминаю и своё впечатление от слияния Оки с Волгой в Нижнем (они там соизмеримы по ширине). Но главное в подарке - пара зелёных листов, только что пробившихся из рогульки. Это не только листья растения, но и листы книги. Знаю, что эта книга и есть искомое. Несу дарить рогульку.


сон №43
(15.01.17)

Люда Альперн объясняет мне работу программы-интерпретатора «Баючья». Она, как на музыкальном инструменте, легко пробегает пальцами по черепичным крышам (и это не компьютерное изображение, а реальный старый город), и от того, что она играет, зависит то, какой получится фреска. То есть Люда таким макаром делает стенную роспись: через музыку и даже архитектуру. На фреске множество фигур, не видно ни начала её, ни конца. К сожалению, я не успел её подробно рассмотреть, но помню, что в краски подмешено много белил, и оттого все изображения приобретают особую нежность и плавность. Так, например, - на фресках Ботичелли.


*
Спустя 5 дней впервые познакомился с Людиными заметками об Италии. Baiuccia - это вообще «заливчик» по-итальянски, что особенно теперь обращает моё внимание в связи с отношением Люды к Венеции.


сон №44
(февраль)

сцена 1
Якобыпанитков (похож на Паниткова, но не он) проводит акцию на Москва-реке: он забросил леску по течению и теперь пытается её вытащить или хотя бы поднять над водой. Но не тут-то было. На конце лески - там как будто кто-то живой, тянет её по дну, так что она, разрезая воду, движется по течению, и довольно быстро. С одной стороны, Якобыпанитков безуспешно борется с убегающей по дну леской, с другой - ведь именно это им и было задумано. Он за ней волей-неволей бежит, держа распущенный уже до конца спининг в руках. Я тоже быстро иду по набережной, но впереди, напротив места с подводным беглецом. Место напоминает отрезок набережной между Парком Культуры и Кропоткинской.

сцена 2
В чьей-то квартире идёт обсуждение этой акции. Для меня непонятно чем она закончилась. Видимо, она ещё и не закончилась, а это обсуждение - это всё она же продолжается. С С.Ануфриевым спорят сразу несколько оппонентов: они называют акцию «гуляльная экспозиция». Серёжа непреступен и держится своего: не «гуляльная экспозиция», а «гулятельная композиция»! Только так. В доказательство он демонстрирует всем кубики синего жира, которые, действительно, в разных композициях расставляются им в пространстве комнаты. Постепенно их становится всё больше, жир ставится на жир, по столу, серванту, зеркалу ползут синие потёки, Ануфриев уже и сам весь посинел, а всё доказывает и доказывает. Между комнатой и кухней нет двери, оттуда доносится голос мамы Ануфриева, звонящей в ремонт компьютеров: «…и, пожалуйста, поскорей. Нам нужно сделать прошивку компьютера на аутизм…» Серёжа сразу реагирует: «Мама, не ходи в ремонт. Ходи цугом, ходи на лыжах - это тАк пропитано!»


сон №45
(09.03.17)

сцена 1
Летом на веранде, распахнутой в хвойный лес, дочь, сидя с ногами в кресле-качалке, читает подруге свои заметки. Среди прочего там говорится как либеральной журналистке сегодня свободней, чем раньше, работается. Меня это задевает, и я довольно резко реагирую: «В чём это свободней? Раньше сажали, а сегодня просто грохнут в подъезде!»

сцена 2
В старом доме (возможно, на той же даче) - дедушка с бабушкой и их малолетний сын (мой будущий отец). Никакого внешнего сходства с моими реальными родственниками они не имеют, но я точно осознаю это родство. Бабушка что-то читает дедушке об усмирённых стихиях: на сегодняшний день людям уже удаётся противостоять наводнениям, и даже сильные ветры нам ни по чём. Вдруг папа-мальчик вскакивает, выхватывает текст и, в тот же миг зажегжи его (видимо от свечи), широким движением несёт огонь где-то над моим полем зрения (над «кадром»), так что самого огня не видно, но слышен треск, и яркое зарево охватывает всех. Первое что делает дедушка - прогоняет бабушку: «Ну-ка кыш! Кыш! Пошла!» - прямо как кошку. Потом он сразу очень заботливо обнимает сына за плечи и уводит его с его огнём как больного, подальше от беды.

сцена 3
Оказывается, вся эта история с «родственным огнём» был рассказ моего папы (подросшего сына дедушки) мне, своему уже сыну. Притом, что я сам ещё мальчик. И теперь, рассказав (показав) всё это, папа точно так же, как когда-то дедушка - его, обнимает уже расчувствовавшегося меня («как больного»), который не может, конечно, всего этого не унаследовать.


сон № 46
(10.03.17)

В архиве Некрасова найдена вертикальная таблица в две колонки, разделённых горизонтальными линиями. Прочерчена вручную и наклеена на картон. Высота её довольно большая, около полуметра, но графы не заполнены. Я откуда-то знаю, что это не потому, что Всеволод Николаевич их заполнить не успел, а что именно так и задумывалось. Только в правой колонке ближе к концу в одной графе написано от руки: «интересное». Причём само слово - в кавычках. Они-то и интересны. Думаю - что это: цитата, название или «якобы интересное», то есть как раз наоборот, совсем неинтересное. К чему оно относится: к какому-то определённому объекту или вообще ко всему? Интересно ли интересное?


сон № 47
(12.03.17)

Вакана Коно с мужем Яшияки и сыном Фумио на берегу моря. Тут же и мы с дочерью. Наблюдаем вместе закат, перемены оттенков сиреневого и лилового. Такие чёрные скалы, пористые, как губка, а вдали остатки солнца даже как-то зыблются в мареве. Яшияки ходит туда-сюда немного в стороне, чтобы не мешать сыну: он попросил его спеть, но Фумио немного стесняется, и поэтому отец демонстрирует ему своё «невмешательство». Фумио в тёмно-синем костюме очень простого кроя, чем-то напоминающем униформу. На вид ему лет 12-13. Борясь со стеснением, он запевает совсем не отцовскую песню, а свою. Она получается, во-первых, экспромтом (он сочиняет её просто по мере пения), во-вторых, по своей мелодике нигде не повторяется, как одно нескончаемое певческое речение, и в-третьих, то о чём он поёт по-японски - это плоть от плоти мы, чистый отпечаток, перенесение нас со всем, что вокруг, в искусство: и молодой человек, преодолевающий неловкость в пении, поглядывающий то на закатное солнце, то на нас (слишком пристальное обращение было бы, наверное, и неуместным в этой песне), и родители его (Вакана стоит за ним, как будто она знает о нём всё наперёд), и мы с дочерью у самой воды (она тоже немного впереди), просто не знающие что и добавить, весь этот ежесекундно меняющийся в цвете пейзаж, неизменный по сути в своей повторяемости… Постепенно становится больше оранжевого и фиолетового, и я замечаю сквозь фиолетовый туман какие-то возвышающиеся над водой огромные сооружения. «Смотри, Ларис, какие башни в море!» - говорю дочери. Но она почти снисходительно как-то (вот, мол, дожили, что я мог такую чушь сморозить): «Пап, ну ты что? Какие башни?! Это ж мачты. Там корабли». Я совсем не согласен: «Какие корабли?! Зачем японцам мачтовый флот? И потом они такие громоздкие, смотри сколько перекладин!» Под пение Фумио всматриваемся во всё чётче проступающие из тумана над морем огромные тянущиеся во все стороны, как живые, покачивающиеся конструкции. Они, как планы - одни ближе, другие дальше. Больше всего они похожи не на мачты даже, а на усложнённые армянские хачкары. То есть нет ни одной перекладины на этих «мачтах», которая сама не имела бы своей перекладины. Все они неповторимы, многослойны в каждой есть что-то своё, но их так много, что, кажется, они могут покрыть собой всё поле зрения, всё углубляющееся ими же самими пространство. Однако, и из лилового тумана окончательно не выходят. Так и неясно вообще реальность ли они. Фумио всё поёт.


сон №48
(апрель 17)

Мужчина в серо-голубой довольно заношенной майке сидит ко мне спиной так, что лица его совсем не видно - только коротко стриженый затылок и широкие плечи. Впечатление, что он у себя дома, занят чем-то обыденным: сейчас он рассматривает разворот журнала, держа его между краем стола и коленями, а там - фото гор, тоже немного голубоватых, как на романтических пейзажах, даже, кажется, какие-то небольшие руины, заросли… Я знаю, что сидящий - Олег Кулик. Откуда ни возьмись появляется кот. Он совершенно заурядный, серый, полосатый, никакой. Только почему-то поперёк спины у него, там, где плечи (над передними лапами) - металлическая расчёска в очень странном положении: она растёт изнутри кота зубьями вверх и прорывает там кожу до раны, то есть как бы вживлена в животное и причиняет ему этим страдание. Лицо его, оставаясь кошачьим, имеет всю мимику человеческого, а взгляд - тот и просто человеческий. Но кот не разговаривает, он только показывает взглядом свою неразрешимую проблему: как избавиться от боли, ведь можно как-нибудь устранить эту выращенную из него поперёк хребта расчёску? Олег продолжает рассматривать журнал, не обращая на кота внимания. А тот удивляет столь же смирением, сколь и находчивостью: не жалуется, не вредничает, но, чтобы привлечь внимание Олега, прыгает прямо в пейзаж журнала, и оказавшись там, изнутри самого зрения Олега идёт по каким-то веткам деревьев, приближаясь к хозяину с искажённым болью серым пушистым лицом.


сон №49
(07.05.17)

Аня Умка Герасимова сделала выставку: выложила на земле множество плоских камней-голышей (иногда друг на дружке и горками), на каждом процарапав какие-то буквы и знаки. Зритель - участник: ходя между ними, он, как сам захочет, читает их, складывая знаки в последовательные высказывания. Как ни пытаюсь я приноровиться и прочитать эти царапины в разных направлениях, обходя уже пройденные тропы, у меня получается всё одна и та же фраза: «вместо пригова и рубинштейна». Подхожу к Ане, догадываясь, что так было задумано ею заранее. Она,
предупреждает мой вопрос на редкость скрипучим голосом, хотя и в свойственной ей манере координатора: «В давние времена было и посложней, кхе-кхе». Всё происходит под открытым небом, очень похоже на площадь перед Остробрамскими воротами в Вильнюсе.


сон №50
(09.05.17)

Идёт телетрансляция футбольного матча между администрацией одной из европейских тюрем (Италия или Франция) и заключёнными. Где находится стадион не очень понятно. Я в команде заключённых. Администрация в обычных футболках, гетрах, трусах. Мы играем в каких-то полосатых пижамах. Наш план - привлечь этой передачей к телевизору охранников в здании тюрьмы так, чтобы другие заключённые из оставшихся смогли тем временем бежать оттуда. Для этого в назначенное время мы неожиданно для администраторов меняем стиль игры: матч превращается в фарс, пародию на соревнование. Например, к удивлению вратаря-администратора бегущий рядом со мной заключённый-нападающий, подбежав к воротам, не бьёт по мячу, а сам влетает в сетку, оставив мяч у линии ворот. Когда нам назначают штрафной, мы просто выгоняем судью с поля, что вызывает скандал среди болельщиков, но игра продолжается. Кто-то из наших начинает помогать в игре с мячом руками, мы регулярно не попадаем ногой по мячу, «наступать» начинаем не в ту сторону, так что граница между «прорваться к воротам противника» и «убежать от преследователя» часто размывается и т.п. - всё это очень напоминает Гарольда Ллойда или ранние короткометражки Чаплина. Кроме того нами установлены и свои самодельные ворота для этого матча. Штанги их - надувные и имеют форму больших пальцев для лайков, только перевёрнутых вниз. Причём они расписаны мелкими орнаментальными фигурками - что-то среднее между рисунками майя и Китом Харрингом. Из-за того, что они надувные - ворота очень лёгкие, почти невесомые и время от времени непредсказуемо перемещаются по краю поля. Опущенные пальцы-штанги говорят о том, что перед зрителем гладиаторское сражение, идущее не на жизнь, а на смерть (поднятые или опущенные пальцы трибун решали участь побеждённого в римских амфитеатрах).
В здании тюрьмы у телевизора сгрудились охранники. Все крайне возбуждены происходящим идиотизмом. Из приоткрытой двери слышатся досадливо подбадривающие междометия и хлопанья кулаков в свои ладони. Из её щели падает в тёмный коридор желтоватый рассеянный свет. Тихо по коридору выходят из тюрьмы на волю подельники, наши товарищи.

*
15.07.18, больше года спустя, была акция Pussy Riot «Милиционер вступает в игру», когда 4 человека на финальном матче (Франция-Хорватия) чемпионата по футболу, выскочив на поле, сбили игру, впоследствии выдвинув ряд политических требований, первые из которых: «Освобождение политических заключённых» и «Не сажать за лайки».


сон №51
(15.05.17)

Мой голос поддержки зеленеет Байтову в виде ростка. Ничего зелёного в Зверевском центре, только мой голос. Хоть стены там и прозрачные, из стекла, и уже весна. Это Света (Литвак) так хочет, чтоб было, а я не хочу переключаться на эту поддержку. Я возражаю Байтову: «Коля, вот ты считаешь поэзию, как на счётах: в какой там кости у тебя стрельнет, какую заломит… А мне лет через 5 тоже будет 64 (ошибка на год - МС), и кому тогда какое дело будет чья кость зеленела - твоя или моя? Поэзия зависит только от меня, ни от чего больше». Он, очевидно, не понимает, что «от меня» - это и от него. Смотрит хмуровато, но хитро, ещё не раздражённо, расположенно.


сон №52
(18.05.17)

После любовных утех приходит очередь Миши Файнермана произнести дифирамб даме сердца. Избранница как-то периферийно затушёвана в поле зрения. Но присутствие её всё ж ощущается. Вообще это происходит почему-то на квартире моей бабушки на Дмитрия Ульянова. Миша недовольным голосом, как будто его привезли на какой-то неудавшийся спектакль, вторит Хармсовским словам о невесте из «Елизаветы Бам»:

для сикурого для сельского хозяйства
привезли на господина гражданина…


сон №53
(19.05.17)

Стихотворение-баржа состоит из трех частей. Первая, корма, - о том как хорошо пить воду и плыть, плыть и пить, пить и плыть. Вторая, палуба, заканчивается словами: «Надо плавать только на пароме». Третья, нос, - это огромный сачок полный мидий, крабов, лангуст, креветок и прочей морской копошащейся живности. Они то опускаются в воду перед баржей, то опять вздымаются, мощно обтекаемые водой. Стихотворение медленно, но верно ползёт вперёд концовкой вдоль берега.


сон №54
(20.05.17)

Времени побудки «9 часов 40 минут», чтобы оно не забылось и не было проигнорировано мной, одевается чёрный мешок на голову, как при повешении. Я думаю: «Только бы там не оказался кто-то личный, чтоб и ему не встрять в это щепетильное положение». Будильник.


сон №55
(21.05.17)

Пройдя галереи Пушкинского на втором этаже и уже собираясь спускаться, замечаю в боковом зале новую выставку. Со мной два попутчика: мужчина с небольшой круглой бородой, в круглых же очках, довольно высокий, и девушка. Решаем ещё задержаться, заглядываем туда. Экспозиция называется «Сокровища Древнего Египта из коллекций музеев сокровищ Древней Греции и Рима». В огромном (гораздо большем по размеру, чем реальный) очень светлом зале во всю стену - колоссальная фреска вся в трещинах. На ней каменистый пейзаж с ползущими по камням рептилиями. «Никогда не видел у нас таких больших фресок. Потрясающе… Ведь привезли же, и как хорошо сохранилась!» Попутчики под влиянием моих излияний тоже очень заинтересованы. Отойдя подальше, сидим на банкетке, рассматриваем потрескавшихся звероящеров. Продолжая заливать что-то очень правильное про искусство, вдруг понимаю: «Какая чушь! Ведь это современная декорация. Вообще панно какое-то. Краска-то - почти зелёнка, свежая, ядовитая… Кракелюр не натуральный, а вклеенный по кусочкам. И при чём тут звероящеры в Древнем Египте? Какой же лопух я!» Стыдно перед бородатым попутчиком, поверившим мне и теперь со своей подругой рассматривающим «древность». Ну ладно, это, наверное, такая рекламная работа при входе просто. Теперь надо и на саму выставку поспеть. Но в этом огромном зале всего-ничего экспонатов. В середине стоит маленький стенд-ширма, закруглённый вовнутрь, то есть, входя в него, экскурсанты попадают в узенькое замкнутое пространство. Там всего один экспонат. Это картина с изображением двух или трёх куполов-луковок, кресты над которыми не попадают в пространство картины, выходя за её верхний край. Купола горят на солнце совершенно ослепительно. В этом-то, так сказать, и кик, и пик работы, и её крик. Что ж за краски надо было подобрать, чтоб так ломово светило! Рядом экскурсоводша что-то приговаривает группке посетителей. «Ну прям золото Тутанхамона! - обращаюсь я к ней, начиная понимать суть выставки. - Даром что ли и кресты попрятали-то?!». Она отвечает с доверием вполголоса: «А-а, им говори-не говори, они всё равно ничего не понимают. Всё съедят». Всё больше заинтересовываюсь. Предлагаю своим друзьям-попутчикам идти вглубь следующих залов. Там должны быть «скульптурные египетские экспонаты». Не знаю откуда я это знаю, но всё больше хочу узнать что ж это за скульптуры будут после таких плоскостей.


сон №56
(конец мая-начало июня)

В парке вроде Воронцовского - пруд с ивами по берегам. В тени одной из ив стою и наблюдаю на границе перехода этого теневого шатра в солнечную лазурь некую фигуру. Она - между. Между тенью и светом, между небом и землёй (как-то парит над поверхностью воды у берега), между образом и абстрактным впечатлением, непонятно даже во что она одета, никаких очертаний. Почему-то я знаю, что это - девушка-текст по имени Вика Д. Так зовут одну мою подопечную, неговорящую дэцэпэшку, лицо которой - обычно в спастических стенаниях, но бывает и улыбка, когда ей удаётся что-нибудь сбросить на пол, например. Я всё пристальней пытаюсь всмотреться в неё (хотя всматриваться решительно не во что), и начинает звучать маленький кусочек текста-Вики:

4 дня они глядели
и в небе косточки хрустели

Как бы извиняющимся комментарием к нему появляется и голос «за кадром»: «Всегда они были в конфликте с местными». Но это в то же время и отголосок строк Мандельштама о том, что «счастливое небохранилище / раздвижной и прижизненный дом». Вижу и понимаю: никто не понимает немо смотрящих в небо людей со сведёнными спастикой по рукам и ногам телами.


сон №57
06.06.17

Перехожу ул. Вавилова со стороны Дарвиновского музея. Попутно звоню по мобильному Наде Столповской узнать про её книгу, где стихи чередуются с прозой:
- Вот у тебя там такие куски текста, записанные сплошь, - это всё-таки стихи или проза?
- Это неважно. Всё дело в названии.
- А как она называется?
- «Сохрани слово сие».
Перехожу трамвайные пути к углу дома 48 по Вавилова, к бывшей булочной, над которой на втором этаже были окна моего друга детства Коли Кренке, думаю: «А действительно, «сохрани слово сие» - может, это что - и не стихи и не проза? Какая ж это проза? Да разве ж это стихи?»


сон №58
(07.06.17)

На маленькой сцене типа клубной или летнего театра идёт пьеса. По настроению - что-то подобное «Пете и волку» Прокофьева. Действие происходит в лесу. На поляне - моя дочь, играя сама себя, о чём-то рассуждает. Обращаясь к зрителям, она как бы проверяет тем самым правильность своих мыслей. Тут в зрительном зале у самой сцены слева появляюсь я. Мне очень хочется попасть к ней туда на поляну, но никаких ступенек нет. Тогда я становлюсь пуделем, точней сказать, пудельком, маленьким таким, но прыгучим, и легко преодолеваю препятствие. Дочь рада моему появлению, пытается успокоить мои виляния и подпрыгивания. Замечаю, что это не декорации, а настоящий хвойный лес: здесь и трава растёт, и тропинки сходятся к поляне. Сцена же тоже есть, но она теперь для меня - как бы такой тускловато-матовый экран, за которым в каком-то своём пространстве существуют зрители. Вероятно, они смотрят на нас, но это меня уже не волнует. Прибегает ризеншнауцер и начинает таскать меня за шкирку. Дочь прикрикивает на него: «Э, э! Поосторожней! Так можно и позвоночник сломать!» Я наконец высвобождаюсь и какое-то время, вернувшись в свой человеческий облик, кручу головой и плечами, проверяя всё ли в порядке. Даже несмотря на этот инцидент, я очень рад тому, что мы вместе. Откуда-то возникает фраза: «Я пудель, который пересёк черту». Принадлежит она не только мне, но и дочери. Просыпаясь, понимаю почему: видимо, так называлась пьеса.


сон №59
(11.06.17)

На углу Вавилова и Дмитрия Ульянова у бывшей булочной, над которой со второго этажа глядели окна моего друга детства Коли Кренке, а из-за другого угла - Никиты Алексеева, и до сих пор останавливаются автобусы 119-й и 57-ой. Но сейчас отсюда отходит особый автобус. Он следует в Лахтенпохьё по Тахтскому району с остановками по требованию. Едва успеваю заскочить, как уже и отъезжаем. Все места заняты, но довольно комфортно и хорошая вентиляция. Выезжаем за северные пределы города, минуем парящую ТЭЦ. Рядом сидят Тимур Рахимбердиев с женой Аней. Пытаюсь записывать наброски к стихам огромным серым жирным фломастером в маленьком блокноте, ничего не получается. Отдаю его Ане, как бы даря его ей «под цвет пальто», действительно, серого, тёплого. Она напоминает, что у меня ещё её синий остался. Обещаю вернуть. Начинает холодать: ведь Лахтенпохьё - это где-то на северо-западе. С нами экскурсовод, она уже в шапке, кутается во что-то. Справа какой-то Саша предъявляет ей своё «требование»: «Хочу поехать на экскурсию в Айзенблат». Экскурсоводша с готовностью: «Ну мы ж туда и едем. Да, надо бы нам посмотреть каков у нас Запад. Если уж мы теперь для Сирии - Запад, то вот я вам покажу каков там у нас у самих в Тахтском-то районе Запад теперь настал». Видимо, поедем и ночью: заметно стемнело, холодает.

*
Cпустя 4 дня нашёл на карте Лахденпохья, город на Ладоге, оказалось, что lahti - залив, pohia - дно, а tahti - звезда по-фински. Днозалива в районе Звёзд.


сон №60
(25.06.17)

сцена 1
На проспекте Вернадского у остановки, ближайшей ко входу в «стекляшку» (гум.корпус) МГУ - нас несколько человек. Мы похожи на только что вышедших из троллейбуса и ещё не двинувшихся каждый в своём направлении. Передо мной спина Зыковой. С лицом, обращенным к «стекляшке», она уже делает первый шаг в сторону ворот и одновременно, не поворачивая ко мне головы, тычет мне в лицо указательным пальцем правой руки в чёрной матерчатой перчатке с директивой: «А теперь Вы пройдёте за мной!» Смысл этих слов такой, что «пройдёте - так Вам и надо, останетесь - Вам же хуже». Тогда я в наставленный мне в лицо палец сам же специально ударяюсь своим левым глазом, и, найдя таким образом уважительную причину, начинаю выть, что, мол, повредилось зрение и я очень ранен теперь. Причём обращаюсь за помощью к статному курчавому шатену, видимо, её знакомому, стоящему рядом: «Ну, Володь, хоть ты, ну сделай же что-нибудь». Володя с каким-то ещё своим приятелем заступаются за меня.

сцена 2
На сайте Вс.Некрасова в разделе «Новости сайта» - сообщение о поощрительной премии Ройтеру за его новую картину. Там же сказано, что это второй случай после Сухотина, которому за работу с архивом начиная с 2010 года причитается (с учётом вычетов) 10000 р.


сон №61
(28.06.17)

Берег моря, очень похожий на последнюю бухту Меганома перед поворотом (где лежат недоползшие до моря два огромных куска скалы). Собираюсь плавать, но кто-то даёт мне посмотреть редкое издание: огромную книгу-альбом «Шедевры Османской империи», автором которой - сам Наполеон (Первый, видимо). Удивляюсь и даже демонстрирую её каким-то детям. Потом бесшумно, как индеец (у самого берега сразу глубоко), вплываю в совершенно прекрасную ни с чем не сравнимую воду. Редкие фигуры купальщиков неподалёку. Без единого всплеска подплываю ближе к берегу, туда, где помельче, и замечаю через воду, как сквозь тёплый кристалл, что всё дно покрыто лежащими впритык друг к другу плоскими белыми камнями, формой напоминающими человеческие фигуры. Среди них есть и детские. Некоторые держатся за руки, и вообще представляют собой какие-то группы и сообщества. Вообще, хоть они и неподвижны, и плоски, эти камни, но между ними есть какие-то отношения, и они всё же - люди. Выходя на берег, почему-то выношу с собой знание, что всё это были «китайцы». Опять на глаза попадается этот дурацкий альбом. «Что ещё за шедевры Османской империи, - думаю, - когда там на дне залива столько китайцев!»


сон №62
(04.07.17)

Репетиция закончилась, и вот один из артистов в длинном завитом парике и камзоле, задержавшись на сцене, делает предложения к постановке. Он садится в огромное старое кресло на чёрном фоне посередь сцены и обращается ко всей труппе, собравшейся в зале: «Хорошая мысль пришла мне в голову - вот так сидеть и петь:

я заяц кораблей
я заяц кораблей
я заяц кораблей высоких»

При этом он совершенно бесцельно поднимает и опускает ноги и руки, как марионетка, которую хотят проверить в работе, но делает это куда как высокопарно, почти надуто, закатив глаза, так что Таня Бонч-Осмоловская, находящаяся среди артистов, едва удерживается от смеха. Она считает, что артиста незаметно подменили куклой и обычный спектакль перешёл в пьесу «бунраку»: кукла изображает халявщика, который «зайцем» катается на ком-то другом.
Какие-то сермяжные звуки, и впрямь напоминающие сямисэны.


сон №63
(05.07.17)

сцена 1
Битцу «облагородили»: теперь тут и аттракционы, и кафе, и лодки по реке… Кто-то из прогуливающихся уверяет спутника, что где-то тут же открыта церковь, где служба идёт на французском языке.

сцена 2
Никола Овчинников отдал свою машину в японское посольство для проведения там «Недели Дружбы». Встречаю его с сестрой Машей, идущих пешком, похоже, что по Ленинскому. Жарко, много народу. «Куда идёшь?» - спрашивают. «Да вот, встречать старых знакомых» - отвечаю в шутку (как будто они и сами не видят). Начинаем с Николой рассматривать каталог «Недели», положив его на чёрный скат крыши чьей-то машины. Будет много музыкальных вечеров с шакухачи, а мне это как-то не очень подходит.
- Может тебе там ничего и не надо? - заинтересованно так спрашивает меня Никола.
- А это ты всё организуешь? - никак не решусь с ответом
- Да.

сцена 3
С дочерью плаваем в масках то под водой, то над. Складываем на линии прибоя красноватые камни с белыми, похожими на кварц вкраплениями, и наоборот - белые с розоватыми и терракотовыми. Когда они уже покрывают большую площадь, дочь говорит: «Смотри, каменные пятна - произведение искусства»


сон №64
(12.07.17)

На обложке книги альбомного формата в добротном твёрдом переплёте (вроде Титовской БМК) название:

ВОРОБЬЁВСКО-
МОСКОВСКИЙ
КОНЦЕПТУАЛИЗМ

и ниже в пол-обложки примерно - портрет коротко стриженного молодого человека лет 20-ти с сияющим лицом: расширенные восторгом глаза и приоткрытый в полуулыбке рот, о котором он, видимо, забыл. Лицо добротное, ухоженное, розовое. Взгляд, отличаясь, скажем, от Родченковской Брик, задорно кричащей о книгах Лениздата, скорей выражает вопрос к потенциальному читателю: «а ВЫ - не знали?»


сон №65
(20.07.17)

Миновав зелёную зону гор, медленно, но верно, поднимаюсь всё выше, ведя за собой Илью Ставиского, сестру, брата, и папу. Обычно в горах папа шёл или первым, или замыкающим, а тут я первый. Хотя он, возможно, и руководитель процессии, т.к. идёт последним, но во всяком случае, сейчас мне поручено довести всех до чего-то искомого. Хоть и без рюкзаков, но идти очень трудно, изнемогаем от жары. На Стависком ещё белоснежная рубашка с длинными рукавами, облепившая всю его спину потным пятном. Пыхтим, но идём по камням, экономя силы на каждом движении. Уже недалеко и вершины гор белеют в тон его одежды. Под самым перевалом слышим звуки многолюдства, исходящие из пещеры. Заходим. Там за накрытым длиннющим буквой «Т» столом собрались олимпийцы-профессора. В пещере темно, но каким-то внутренним оранжеватым светом освещены все. Когда шум стихает, речь берёт академик Юрий Дереникович Апресян. Он там, на самом перекрестии стола - хоть нам за удалённостью и плохо слышно - но постулирует правомерность деепричастия «идя» (с первым ударным слогом) наряду с «идучи». Это необыкновенно интересно, становится ясным смысл и нашего такого трудного прихода сюда и парадной одежды Ильи.


сон №66
(02.08.17)

Я не умею кидать. Просто бегать могу, а кидать - нет. Поэтому, добегая с мячом в руках до линии ворот, я просто валюсь на землю и прижимаю телом мяч к земле, как в регби, хотя играем мы в баскетбол. Может быть, и впрямь не заметив, куда мяч делся, но скорее - из воспитанного в них сызмальства чувства уважения к правам человека (упавшего меня, в данном случае), игроки не вытаскивают из-под меня мяч, но срывают с моей головы прозрачную пластмассовую шляпу Дяди Сэма со звёздами и полосами (сделана из такого кузовка, в которых обычно в супермаркетах малосольные огурцы продаются) и продолжают играть ею вместо мяча. Вот уже кто-то забрасывает мою шляпу в сетку. Лежу на мяче, напеваю, комментируя игру по таким «правилам»:

здесь вообще одни пеньки
лапти и сморчки


сон №67
(11.08.17)

Моспищеблокмузпром закрывается. Находится он в здании бывшей молочной фермы. Звонок: «Срочно забирайте документы». Еду на такси. Спешим так, что с диким скрипом чуть не врезаемся в ворота с надписью: «Выпуск самых последних сотрудников». Звоню от ворот по мобильному. В ответ - инструктивно: «Проходи в фотомастерскую, где мы уже встречались». Всё это напоминает какую-то аферу с подделкой документов. Иду уже через здание мимо огромных молочных поддонов-ванн размером с небольшой бассейн. Наконец-то вот она, маленькая фотомастерская, где-то в самом затрапезном углу ютится. Справа от входа - свет настольной лампы, нерассеянный, освещает, в основном, только поверхность стола. Но в окружающей тьме угадывается присутствие двух человек. Один садиться за стол, одет совсем по-домашнему, в белой рубахе навыпуск. В круг света на столе ложится моя трудовая. Человек обращается ко мне: «Ну что, сразу вырубать или попозже?» То есть каким числом датировать увольнение. Откуда-то понимаю, что здесь я числился по гитарной части. «Ну что? Может, споёшь?» - второй призывно спрашивает, имея ввиду недоговоренное «напоследок». «Спою» - отвечаю, принимая от него гитару. Просыпаясь, думаю: «Уволить - уволили, а летние отпускные-то недодали».


сон №68
(12.08.17)

сцена 1
Играю с Таней, дочкой моей племянницы в billes, голубоватые стеклянные шарики. Катаем их по полу - кто дальше. Появляется Танин друг (или брат) Ваня в красном галстуке, совершенно как на рисунках Конашевича к «Бармалею». Таня, надо сказать, тоже в таких же белых носочках, как там. Вечереет, и я укладываю детей спать. Они быстро засыпают, а я думаю: «Как хорошо, что у них есть такой уютный дом, где о них есть кому позаботиться».

сцена 2
Еду в автобусе на экскурсию куда-то на север. По дороге всё время задрёмываю, то просыпаясь, то опять - в сон. Иногда, очнувшись (совершенно, как «Рассеянный» Маршака) спрашиваю у экскурсовода: «Это что - Можайское водохранилище?» или: «Уже Балтийское море?» Каждый раз получаю, как отрубленный, ответ: «Нет». Да и в самом деле, какая может быть экскурсия со спящими, что ещё они услышат? Наконец автобус выезжает к морю, едет вдоль каких-то береговых огородов, обнесённых сетками, какие часто можно видеть вдоль железных дорог в пригороде. Море какое-то непрозрачное. То есть оно качается, как волны, но его пластика - это не пластика воды, скорей - глины. Иногда море получалось таким на старых цветных фотографиях, снятых на плёнку. «Это Северное море?» - спрашиваю. Ответ: «Да», после чего следует рассказ экскурсовода об этих «огородах». Когда смотришь на них из окна автобуса, сетки просвечивают через другие сетки и получается эффект очень плотного заполнения пространства крестами (как во сне №47, 12.03.17). Да и над каждым огородом возвышаются то там, то здесь кресты. «Посмотрите направо. Вы видите перед собой школьные участки. Причём в каждой школе тщанием государства была оборудована своя церковь», - говорит экскурсовод. Догадываюсь: «Как же - школьные участки! Зеки это, лагеря».


сон №69
(13.08.17)

Помогаю подруге дочери составить письма для поступления в магистратуру. Прежде всего, как я считаю, надо всё написать о себе Антону Носику, о своих намерениях. Только после этого - в учебное заведение. Смотрит опасливо. Поясняю ей цитатой из Фун Янь, что вначале надо раздеться, только потом - купаться.

*
Возможно, имелся в виду Фунъя-но Ясухидэ, японский поэт 9 века, один из Роккасенов («Шести бессмертных»)
дата сна - 35 дней со дня преставления Антона.


сон №70
(18.08.17)

сцена 1
Иду от универмага «Москва» в квартиру Коли Кренке на втором этаже над бывшей булочной дома 48 по ул. Вавилова. Мне сопутствует Игорь Разуваев, читающий, время от времени скабрезные рифмованные строки. При этом ухмыляется «с пониманием». Мне это очень не нравится, поэтому никак не реагирую. В квартире Кренке полно народу, все как-то связаны с искусством. Вот и Никита Алексеев - радость встречи. Тут намечается какое-то ритуальное действо, и, видимо, связанное со мной. Вначале я отвечаю на вопросы собравшихся (совершенно произвольные), складывая ответные слова из смешанных друг с другом касс букв на карточках и деревянных пластинках. Потом составляю ответы из кубиков с буквами на гранях так, что получаются объёмные ответы-конструкты, как архитектура, причём тексты ответов образуются там сразу на нескольких гранях построенных сооружений, в разных направлениях. Потом мне дают ручку-шприц, чтобы сделать укол Маше С. Укалываю её за ухо. При этом шприц-ручка, разваливается на части, но Маша очень ловко её вновь собирает и приходится колоть её ещё и за следующим ухом. Аплодисменты, поздравления с куда-то, видимо, меня принятием.

сцена 2
На основании большого пальца моей правой руки прямо из руки проступает буква к букве слово «искусство». Вспоминаю старые работы Вадима Захаровы с надписями на ладони. Думаю: вот Вадим придумывал, писал, фотографировал… А у меня само проступило.

сцена 3
Я начал работать в каком-то офисе. За соседним столом Маша С. говорит мне, что собирается уезжать на раскопки. «В Херсон или в Херсонес?» - уточняю и начинаю ей рассказывать о московской археологической базе в Херсонесе. Она не очень-то и слушает. Переговаривается с соседом с другой стороны. Тогда я шучу, что в офисе лучше всего, сидя рядом, разговаривать друг c другом по скайпу. Улыбаются, немного смеются. Потом она фотографирует меня. Я откуда-то знаю, что это для начальства, во свидетельство, что я исполнительно присутствую на своём рабочем месте (как будто кто-то в этом сомневался). Ухожу потом в какой-то «мой кабинет», где смотрю на себя в зеркало: отражение - человек даже другой комплекции, с загорелым красноватым лицом и чёрной «боцманской» бородой, в синем каком-то мягком костюме. Таким я никогда не был. Но меня это нисколько не смущает. Это я.


сон №71
(19.08.17)

Ранним поездом приезжаю в Спб. Звоню в квартиру моих родственников на ул. Подрезова. Открывает Лидия Петровна, моя мачеха. Я очень боюсь кого-нибудь разбудить в эту несусветную рань, но она упреждает меня: «Проходи, у нас в это время уже никто не спит». Действительно, на кухне сестра и племянницы, совершенно как лет 25 назад. Вот и брат с сыновьями звонят в дверь следом за мной, заходят, дети сразу хотят во что-то играть. Показываю им фокусы: с отрыванием пальца, с угадыванием карты и с разрезанием верёвочки. Как оторвать палец они сразу понимают и начинают обратный показ (уже я зритель). С картой каждый раз происходит какая-то ошибка: не удаётся отгадать, всё выходит не та, что они задумывали. Начинаю уже сомневаться: может, они специально делают вид, что фокус не удался… Но вот и сложенная пополам верёвочка зажата в месте сгиба в кулаке, но заранее заготовленная петелька выскакивает из кулака (а её-то и надо было резать вместо согнутой там верёвки) и дети всё видят и понимают. «Ты знаешь, а они всегда всё отгадывают. Так, что даже неинтересно» - примиряюще как-то говорит мне Лидия Петровна. Замечаю отдельно от всех сидящую с краю стола взрослую Лёлю Кантор, продолжающую напряжённо и пристально следить за моими руками как следила за иллюзионистскими манипуляциями. «Ну вот, а Лёля-то не отгадала!» - как-то пытаюсь я ещё сохранять лицо фокусника. «Лёля - исключение» - слышу в ответ.


сон №72
(19.08.17)

Ульяна Верина прислала мне из Минска 5 книг. Посылка уже дома, в прихожей на калошнице. На почтовом извещении - столбик из пяти фото их обложек (в основном все светлых тонов):

1) путеводитель по БГУ
2) книга о белорусском писателе-эмигранте (имя, похожее на Алесь)
3) книга о романсах
4) книга о Марии Сиротинской (учился с ней до 5-го класса, с тех пор не виделись)
5) книга о Марине Шолтинской (психолог-«расстановщик», лет 10 как переехала из Кишинёва в Москву, тоже эмигрант своего рода)

Дочитав до конца, слышу звонок Ани Орловой, завуча школы, где я работаю, она сообщает прискорбную новость: «Сиротинская убила человека, разбив ему бутылку об голову на протестном митинге. Шолтинская, видимо, тоже». Распаковав посылку, обнаруживаю среди книг шестую, неучтённую в описи и заткнутую как-то сбоку, чтоб не привлекать внимания. Это книга Марии Мартысевич, но не «Амбасада», - другая.


сон №73
(25.08.17)

С края бассейна МГИМО на ул. Луначарского подтягиваю розовые и красные пенопластовые полосы, выравнивая их параллельность друг другу. Вообще на них попадаются и разноцветные вставки, создавая впечатление орнамента. «Как змеи», - думаю, но и знаю: среди них есть и настоящие змеи, замаскировавшиеся под пенопласт. Какие-то, видимо, тренеры-пловцы льют из специальных бочек воду в воду для плаванья, приговаривая так со знаньем дела: «Вот сейчас ещё и лирики дольём…»


сон № 74
(12.10.17)

Мы с дочерью находимся в Крыму, где её подруга показывает нам новый архитектурный дизайн. Мы заходим внутрь как бы какой-то дозорной башни из белого известняка. «Стены здесь побелей, чем в Белогорье», - говорит Настя. Из двух окон с высоты льётся свет. Впереди светится что-то вроде балкона, за которым, точней, под которым (башня-то - на высоте) - буйство зелени, как на южной оконечности полуострова. Вообще, свод и естественность внутрибашенного материала напоминает чем-то Гауди, парк Гуэль, например: здесь тоже есть и опоры, и ниши в похожем стиле. Доходим до «балкона», который оказывается прорехой в стене: сразу под ней обрыв. Тут я понимаю где мы: мы находимся внутри огромного черепа с выбитыми посередине нижними зубами, нависающего над такой близкой зелёной пропастью.

*
Записывая сон, уточнил насчёт непонятного «Белогорья»: окончательно Крым был захвачен и вошёл в состав Российской империи в 1783 году, когда была принята присяга на верность России на вершине горы Ак-Кая (Белая гора).


сон №75
(16.10.17)

на обороте самиздатской книги моей, где сведения об авторе, под моей фамилией в столбик от руки подписаны две фамилии:
…………….
Каменев
Зиновьев


сон №76
(17.10.17)

Занятие арт-терапии с родителями моих подопечных проходит так: во дворе на П-образных для выбивания ковров опорах родители развешивают свои мокрые простыни. Потом по моей команде они, дёрнув, подкидывают простынный край так, чтоб плоскость простыней захлестнуло на горизонтальной перекладине. Таким образом простыня, постепенно скручиваясь в рулон, обдаётся ветром, просушивается и в то же время понемногу выжимается. Потом идёт раскрутка рулона теми же движениями в обратную сторону, продолжающаяся закруткой-захлёсткой до полного вновь скручивания в обратный рулон. В идеале предполагается, если не полное, то хотя б сильное высушивание простынь. Все стараются, но не у всех получается. В стороне стоит Лукомников, глядя на занятие оценивающим взглядом, как будто думает: «И это у них коррекционной педагогикой называется…»


сон №77
(19.10.17)

Действие происходит в Париже. При этом за окном совершенно московский пейзаж, типичный, скажем для Ясенева или Беляева. Квартира примерно на 9-10 этаже, тоже типичной московской планировки: сразу напротив входной двери маленькая комната, направо - побольше, а слева ванна, туалет и кухня. На кухне гудит, немного постукивая, холодильник «Юрюзань». Сейчас Боков придёт. Скажу ему как мне понравилась его книга, поблагодарю. Ставлю на кухонный раскладной столик две тарелки (моя покрыта слоем пыли, стираю её пальцем) и к каждой - по алюминиевой вилке. Угощенья-то только никакого нет, полный голяк, просто хоть шаром покати. Откуда-то понимаю дословно следующее: «Там ведь ещё и пирожок остался» - это про холодильник то есть. Заглядываю туда, он пуст, но по форме маленькой сковородки там, действительно, стоит какой-то застарелый высохший манник. Оставляю его там, даже не достав. Вот и Боков пришёл. Приглашаю его к пустому столу. Прежде всего - молитва. Молимся мы так:

я: благословен Ты, создатель мира и нас. Сделай так, чтобы, где бы мы не находились - помнили о Тебе.

Боков: благословен Ты, создатель мира и нас. Сделай так, чтобы, с кем бы мы не были - помнили о Тебе.

Свет немного тускнеет на ещё зелёном осеннем дворе. Электричество не зажигаем, отчего контуры становятся поярче. Ощущение полного счастья и гармонии всего во всём, нашей уместности. Можно приступать к трапезе.


сон №78
(20.10.17)

Урок в школе, дети примерно 6-7 класса за партами. Слишком молчат. У меня в этом классе - изба с печью, как-то и средь всех детей, и сквозь них в то же время. И это не просто так, а стихотворение Екатерины Захаркив о кораблекрушении: после пожара на корабле кто как мог спасался на обломках, а лирический герой выплыл на какую-то безлюдную земную поверхность, где и живёт с тех пор в полной раздробленной беспомощности. Катастрофу подтверждает совершенно обугленная до потолка часть стены примерно на уровне разграничения территории преподавателя у доски и первого ряда парт. Похоже, я и представляю собой, как учебный материал, этого обживающегося в новых условиях героя. Потому-то и избушка, печка… А вот и листок со стихом, прилеплен к обгорелой стене. Текст такой мелкий - ничего не разобрать. Однако он читается в сознании детей на моём примере. Средь-сквозь детей хожу не один. Рядом Женя Беляков мне какую-то рухлядь с мокрыми грязными тряпками-верёвками подаёт, предлагает: «А давайте и их сожжём?» С опаской кошусь на обгорелую стену. Кажется, что она ещё чуть-чуть дымится. У доски Кузьмин ходит с веником-совком, подчищает класс.


сон №79
(02.11.17)

сцена 1
Комплект хваталок: та, что поменьше вложена в ту, что больше. Маленькая - «да», большая - «нет». То есть это в мягкой форме (они мягкие) такое согласие под видом отказа. Это изделие прислано мне в подарок Женей Беляковым с подписью: «Дружелюбно. С берега. С чувствами».

сцена 2
из Израиля приходит письмо со стихотворением, написанным верлибром, где есть в том числе и такие строки:

………….
мне нравится брат Шимон
…………….
много новых городов
…………….


*
Cписался с Женей, он в Израиле


сон №80
(середина ноября)

Перед огромным пространством, уходящим вглубь, так что мы как бы находимся на краю обрыва (хотя это и неочевидно) - два нерождённых ребёнка, формой напоминающие снеговиков, стоящих к нам спиной, но только не из снега, а из риса вперемешку с изюмом (рисовики). Левый наш, правый - Зыковой. Зыковский поменьше нашего. Я время от времени для укрепления одного пересыпаю в него рис из другого, формирую и утрамбовываю. Зыкова считает, что я специально наращиваю своего рисовика за счёт её: «Говорила же вам: «Не перебарщивайте». С вами каши не сваришь»


сон №81
(20.11.17)

Перед показом фильма «Тёплая планета» - рекламный врез: на экране появляется книга о РПЦЗ. Называется она «Росчеръкъский подърезъ»


сон №82
(06.12.17)

У подъезда №2 дома моей бабушки на Дмитрия Ульянова Всеволод Николаевич Некрасов читает мне новые стихи. Он здесь мимоходом, но вот решил поделиться (как всегда у нас бывало). Знаю, что слушаю «басни Некрасова», но называть их так в присутствии автора почему-то, если и не запрещено, то преждевременно. Вот краткий пересказ впечатлений:

1) «Кичащаяся овца». Привязали овцу к газете. Случайно, вместо колышка. И пошла она гулять по свету. Газету за собой на верёвке тянет и так кичится: «Я теперь в центре всего, - так сказать, у мира на оси. Я прям сама как передови-и-ица» (последнее слово - блеющим голосом). А на деле-то всё дальше и дальше от хозяйского дома уходит…

2) «Голубь-генерал». Запечатлён образ голубя, пышащего самомнением. Неуёмная спесь, апломб, слепота Нарцисса - всё сошлось в постановке этой псевдосоколиной головы, в выраженьи клювастого рта, отуманенном собою взгляде. Он как бы надо всем и вся, а сам-то под ногами бегает.

3) «Песочек». Идёт человек и не замечает, как из него песок сыпется. И это далеко не Гофмановский песок, а труха повседневности, - можно сказать, пыль нашей мнительности.

Мимо нас по дорожке у второго подъезда в сторону ул. Вавилова проходит некто, как тень тона сепии, оставляя на асфальте редкие едва заметные (уже едва заметные, видимо) следы песка.

Памятуя, что слово «басня» сейчас тут не должно звучать, говорю Всеволоду Николаевичу, что, несмотря ни на что, в стихах «очень слышна традиция», надеясь, что намёк будет понят. Во всяком случае не возражает. Кажется, принимает как одну из точек зрения.


сон №83
(12.12.17)

В древнерусском городе-музее (вроде Суздаля) у стен кремля в тени берёзок (свежа их зелень) мы втроём сидим на затрапезных пластмассовых креслах, ждём. Проговариваю про себя то так, то сяк, многажды, как заготовку:

Даша лучше Клуши
Клуша лучше Даши

Со мной, собственно, две попутчицы: Лёля Кантор и специалистка по Пиранези искусствовед Франческа из Турина. Вторая в таком независимо-русском платке, чёрном и зелёном на плечах. Мы, собственно, ждём ответа Франчески на вопрос что ей больше всего понравилось в сем древнерусском городе-музее. Кажется, для неё этот ответ равен какому-то важному решению. Вопрос задан нами уже два раза, а она всё думает, молчит и вдумывается. Тут Лёля, сидя вплотную к моему креслу, почему-то перекидывает свою ногу через моё выставленное немного вперёд колено: мы ведь тоже ждём ответа, в конце концов, и, видимо, так ей удобней. Шелестят берёзы, тени качаются, небо - лазурь, абсолютно чистое. Начинает звучать «Weep no more my baby» Брэнды Ли.


сон №84
(16.12.17)
Квартира Никиты Алексеева на углу второго этажа дома 48 по улице Вавилова. Собрались старые знакомые: и сам Никита, и, вроде, братья Мироненки, кто-то похожий на Вадима Захарова, кажется, и Китуп, и Никола Овчинников, и даже Гродская здесь откуда-то, хоть и не из «старых». Все везде ходят, рассматривают, разглядывают. Отмечаю про себя отсутствие Миши Рошаля - как такой знак времени. Смотрю в окно на ул. Дмитрия Ульянова и сам себе говорю: «Всё-таки ещё хоть раз, да побывал здесь. Никогда не думал, что это произойдёт». Вспоминается как тут рядом на карнизе когда-то сидел кот Яша. Но сейчас всё здесь по поверхности, чувствую, что я здесь не нужен. Стараюсь не заострять на этом внимания: хочется сохранить важность этого места и моего присутствия в нём хотя бы для себя самого. Повторяю: «Это в порядке вещей, в порядке вещей…». Между тем Никита тут показывает стихофильм, который они с его мамой комментируют по схеме «сопоставление-редукция», как это бывало в его самодельных книжках, рисованных ещё до отъезда в 86-ом. В данном случае каждый раз Оттепель сопоставляется с Современностью:
в оттепель…..
а теперь…..
Помню, например, их двухголосый комментарий:
в оттепель могли засадить всё кукурузой
а теперь открыли дополнительную полосу движения
Нигде из сопоставлений не следует, что какое-то время лучше другого. Слышу краем уха как Никита говорит кому-то обо мне как о «завсегдатае своего рода», что как бы я всегда так… Так и не понимаю что в моём поведении не так и что значит «завсегдатай» спустя 30 лет.
Выхожу на улицу Дмитрия Ульянова с другими посетителями, иду и думаю: «Ничего не изменилось в этой дорогой мне квартире. Больше никогда не приду сюда».

сон №85
(22.12.17)
Везёт нас автобус по Франции. Где-то здесь учится моя дочь, и я пытаюсь её найти, но ни мобильная связь, ни интернет нигде не ловятся. Звоню, зову, но гудки обрываются, никого. Все в салоне давно знают о тщете моих попыток и как будто только и ждут, чтоб я наконец где-нибудь вышел. А я знаю, что они знают и ждут, - поэтому для разрядки атмосферы решаюсь облечь неизбежность в шутку (пусть они, мол, поймут это как извинение за мою недотёпистую надоедливость): «Друзья! Все мы люди учёные, все при шляпах… Так высадите ж меня наконец у первого же здания!». Сам я еду в каком-то бесцветном подобии вязаной кипы. Находчивый старикашка напротив через проход, снимая котелок, как бы приветственно, но в прощальном смысле, провозглашает для всех: «И дело в шляпе!» Все хохочут, гогочут, рыгочут. Выхожу у усадьбы. Классицизм размеров сталинских ДК. Пересаживаюсь тут же в грузовик к водителю Марку, куда-то везущему и Лёлю Кантор. Едем по берегу моря (возможно, Северного: похож на как во сне №68). Первая остановка - приморский город Круассан. За перекусом Марк разрабатывает дальнейший маршрут: прямо на ладони чертит по памяти (интернет-навигации-то нет) карту местности с городами, среди которых Льеж. Стало быть, через Бельгию! Лёля ободряет меня: «На последней станции уж точно будет интернет-связь: это о-очень большой город». Это меня не особо утешает, я начинаю сомневаться: может быть не заезжать так уж далеко, а остаться здесь в Круассане? Поищу интернет-кафе, может и поговорю с дочерью? «COMMENT de kilometres compte notre voyage?» - спрашиваю Марка с ошибкой, - «Revenons nous cette soir?». «Cette, cette…» - дразнит Лёля по-дурацки, - «CE soir!»


сон №86
(27.12.17)

на экране:
с обеих сторон, совершенно симметрично приближаясь к зрителю, в центре сходятся несколько мужчин в серых костюмах. Пока они, не торопясь, выходят на первый план, звучит такой же неторопливый уверенный голос: «Вы думаете это центристы? Нет. Это золотая середина вариативности». Серые мужчины выставляют ещё ближе к зрителю свои руки, поднимая примерно на уровень груди маленький, неопределённого цвета, но занимающий весь экран по горизонтали транспарант с надписью:

личное оружие нашей партии мы передаём коммунистам


сон №87
(12.01.18)

Сплю на своём месте, в нашей московской квартире, но только всё это вместе со спящим мной находится заграницей. Голос диктора объявляет безвизовый режим: «Никитенки, Кутики, Домашневы - все теперь смогут приезжать сюда, когда захотят: и в 9.10, и в 12.15, и в…» . «Какой ужас! - доходит тут до меня - Ведь это неспроста! Это что-то да значит! Кто все эти люди? Они недоговаривают…» Вдруг будильник начинает что-то громко художественно декламировать по-немецки. Только и успеваю, что закутать его в откуда-то взявшуюся белую шёлковую рубашку и прижать животом к дивану, где только что спал: «Он же сейчас всех разбудит! Лариса (дочь) проснётся раньше времени, не выспится!» - так боюсь на будильнике.


сон №88
(21.01.18)

В стандартной пятиэтажке школы мы с Ю. Альбертом - учащиеся, и учительница в белой блузке и юбке чуть ниже колен назидательно читает нам одну из картотек Рубинштейна. Это факультативное занятие, присутствуют только те, кто хотят. Тем не менее читает она так, как будто перед каждой новой репликой подразумевается: «и зарубите себе на носу:…». Особенно вопиюще это ощущается в её взгляде поверх карточек-пауз, на которых ничего не написано. Она поднимает их немного, даже не взглядывая туда, как бы хочет сказать: «ну вот видите?! Я же вам говорила!» При этом никто из учеников не видит - что там, с её стороны карточки. Тут я решаюсь подать голос вразрез общему благоговению: «А что там на dark side of the карточка? Она чёрная, белая или там что-то написано, но просто вы не читаете?». Училка свысока отвечает ссылкой на какой-то фильм, где, мол, есть ответ на мой вопрос. Мы с Альбертом ищем это видео по разным классам школы - он в одних, я в других. Потом мне какой-то старшеклассник в хорошем костюме и при галстуке пересказывает слух, что Альберт откопал какое-то видео с похожим названием, но почему-то «ударил в тарелку лицом» и больше не ищет. «Опять? - отвечаю - Да это ж он так шутит. Привык уже». Всё респектабельно. Все молодцы.


сон №89
(25.01.18)

сцена 1
(забыта)

сцена 2
(забыта)

сцена 3
Набережная Каменного острова в Санкт-Петербурге летом. Но это Париж. 40-й трамвай ползёт к мосту мимо парка Тихий Отдых. Митя Канторов, успевает заскочить в заднюю приоткрытую дверь. Бросает мне оттуда безразличное: «Догоняй!» Но чтоб догонять мне ведь карта нужна. Где ж я тут по Парижу-то за ним теперь скакать буду! Но лучше вообще никуда не пойду: вот она, реальность, и никаких планов и схем не надо… Думаю, что всё теперь буду делать сам, и прежде всего не вернусь в РФ в срок. Счастье в этой неизвестности.


сон №90
(26.01.18)

сцена 1
(вместо забытой сцены 1 предыдущего сна №89. Так и снилась «вместо»)
В аэропорте хочу поменять билет на чтоб пораньше. Кассы все закрыты, а лететь мне куда-то заграницу (кажется, во Францию). Пока жду открытия, обнаруживаю, что куда-то исчез мой багажный чемодан. Но Бог с ним, с багажом, - главное, чтоб пораньше. Расположение мест в салонах самолётов как-то объёмно-зримо возникают прямо под сводами зала. Они уже трубят, уже гудят, зовут… Наконец касса прямо передо мной открывается. Оказывается, это такой приямок у окна полуподвала, куда, стоя у окошечка кассы, мы глядим как бы из самого подвала, а там чуть выше - свет нездешний и, должно быть, чьи-то свободные ноги ходят по тротуару. В приямке за окошечком ближневосточного вида кассирша почти весь его занимает собственным телом и вместо того, чтоб менять нам билеты, кормит своего малыша на левой руке, поднося правой к его лицу большую клубнику, которую тот клюёт ртом, как попугай. Мигранты?

сцена 2
(вместо забытой сцены 2 предыдущего сна №89. Так и снилась «вместо»)
Все уехали из РФ. Один Никита Алексеев продолжает доделывать здесь свою работу. Это инсталляция, которая всегда с ним: куда бы он ни шёл, с ним всегда две бутылки виски: синяя (мужская) и жёлтая (женская). Он то стучит ими друг о друга, то переливает из одной в другую (при этом они немного меняют цвет и, стало быть, пол), то сам оттуда отпивает и переговаривается от их лиц - всё это даёт понять о постоянной распре этой виско-пары, прям-таки составляющей их жизнь. «Синее и жёлтое всё дерутся да ругаются» - приговаривает Алексеев, отхлёбывая виски, и по нему видно, что пока не доделает работу, - не уедет. Исход неизвестен. Но тут вдруг откуда-то «из-за кадра» раздаётся уверенный голос Гродской: «Он сказал своё новое слово, и синий обязательно когда-нибудь победит жёлтую!»


сон №91
(29.01.18)

Застолье в квартире, похожей на папину в Питере, что была когда-то на Школьной улице близ Чёрной речки. Всё друзья моего отца: Роттенштейн, Липерсон, Рейнгеверц, ещё кто-то… Старушка Ивановна (домработница из ссыльных поволжских немцев, впоследствии няня моей старшей дочери) подливает нам чай, потом на мгновенье отстранившись взглянуть на всех вместе, пока лопочет этот интеллигентский трёп, подхватывает его, вспоминая о Распутине: «Как же, помню: он много дам звал на дню к себе, а самого его ни на какие заседания вытащить не удавалось» (последние слова - почти смеясь, и все начинают посмеиваться). Папа переводит разговор на тему комплекса народной вины (имея в виду русских): «Ну, наука ведь уже доказала, что народ сам по себе не виноват, потому что он часть больших этнических коалиций. Вот Япония и Индонезия входят в общекитайскую культурную ауру». Я ему возражаю: «Это культурологи всё доказывали, Померанц… Но это ведь то же самое, что пренебречь каждым из нас в отдельности, сославшись на то, что он часть народа или партии». Вскоре вслед за этим все идут на речку купаться. Я купаюсь последним. На берегу младшая дочь подаёт мне тапочки.


сон №92
(15.02.17)

Чисто поле в междулесье, что-то и злаковое растёт по сторонам. А дорога пылит-пылит: лето и солнце палит. Стоим с 4-5 подопечными посреди, стараемся не топтаться из-за пыли. Это у нас тут что-то вроде клуба, ставим такой спектакль мы (а может, сценки разыгрываем по обыкновению): то ли сами себя играем в реальном природном пейзаже (так сказать, в натуре), то ли, наоборот, это всё - гигантские декорации природных видов, а нам тут достаточно просто побыть, - для чего - мы уже и не спрашиваем. Откуда-то получаю официальный ответ на не знаю какой запрос, но, стало быть, имевший место. Он касается одного из моих подопечных: «Рекомендовано усечение левой задней и передней правой долей полушарий головного мозга», подпись, печать. Не верю, перечитываю вслух. «Ну а что, собственно, - думаю - хоть какое-никакое, уполовиненное, но правое-то есть. Левое - тоже. Значит можно, оказывается, жить и так». На подопечного это не производит никакого впечатления. Пыль.

сон №93
(25.02.18)
В небольшом, но почти полном кинозале на сцену перед экраном выходит переводчица МИДа Наталья Красавина и, дождавшись тишины, объявляет: «Кино отменяется. Сейчас будем проходить великую эссеистику глагола». Следом - её реплика вполголоса кому-то в сторону: «ПолзАла придётся повыковыривать». И действительно, после объявления многие начинают расходиться. Когда остаётся человек 20-30, она продолжает: «А теперь я хотела бы, чтоб Данила Давыдов почитал тут свои стихи сам». Опять реплика в сторону (видимо, тому же незаметному мне адресату): «А потом - и Сухотин». Данила с тростью выходит, садится и читает негромко, но «с выражением», время от времени поводя руками, как иной раз - Лукомников. Стараюсь как можно незаметнее просочиться из зала, думаю попутно: «интересно, почему «Давыдов» - «сам», а «Сухотин» - просто?». Сматываюсь отсюда.

сон №94
(24.03.18)
В реабилитационном центре идёт семинар по арт-терапии. Я стою на рецепшене, слушаю голос лектора, доносящийся сюда из аудитории: «Главное - развить в ребёнке произвольность действия… Это скажется потом и на речевом навыке…» Только и раздаётся: «Творческая деятельность…», «Творческая воля…», «Продукты творчества…»… Обращаю внимание на множество древесных срезов, висящих на стене рецепшена. На всех на них - одно и то же: по одинаковому трафарету вырезанный и покрытый затем чем-то вроде морилки горный козёл-горал с торчащими на фоне горы рогами. «Может, это там мастер-класс проходит? - думаю, - Но зачем тогда говорить о произвольности, когда тут столько козлов и все одинаковые?»


сон №95
(14.04.18)

Зал, похожий на кинотеатр. Народа немного, но все при парах, тройках, галстуках - знаю, что это Дума. Мы тут с клубом довольно развязно расположились посередь рядов: 5 подростков и мы со Светой. На сцене пока ещё никого нет: видимо, какой-то промежуток между выступлениями ораторов. Кто ж следующий? Глеб по обыкновению голосом Анатолия Папанова и то и дело кривя рот, громко вдалбливает мне в каком расширении лучше пересылать отсюда с моего ноутбука видео думских заседаний заграницу. Вдруг среди нас появляется Лиза Филиппова, ходившая в клуб ещё лет 8-10 назад (потом мы надолго расстались). Догадываюсь об этом по любимым её высказываниям тех лет давности, вновь зазвучавшим где-то совсем рядом: «Будильник бегал на крыке и подарил чаину… Пышиши прописаны… Зырмыкибыкр!» В самом деле, Лиза, откуда ни возьмись, тряся перед носом порваной мягкой игрушкой, пробирается на сцену.


сон №96
(18.04.18)

Едем в электричке с Толей. Он со своим дцп на коляске расположился как-то прямо на проходе. В спортивном костюме, руки, сложенные в суставах, немного болтаются по сторонам. Я на лавке рядом, но не уверен, что как сопровождающий. Звучит единственное громкое слово: нечто среднее между «убийца» и «умница». Неуверен, что это я ему говорю. То ли умница - то ли убийца - Толя - я.


сон №97
(28.04.18)

Краснокирпичная церковь, у входа написано, что Троицы. Лестницы с двух сторон ведут к высокому крыльцу. Я стою у входа и вижу как внизу к ступеням, тем, что слева, подходит какая-то мама с дитём за ручку. «Qu'est que vous cherchez? L'entrée? Bienvenue dans l'église!» - обращаюсь к ним, приоткрывая тяжёлую входную дверь с узорной ковкой. Вхожу следом за ними в темноту с далёкими слабыми огоньками. Идёт служба и я в этой тьме начинаю снимать её на видеокамеру. Одновременно я и участвую в ней наряду со всеми присутствующими. По окончании службы здесь в той же церковной тьме начинается семинар биолога и психотерапевта Елены Владимировны Максимовой, развивающей базовые идеи Бернштейна об уровнях развития психики и её связи с тонусом и движениями человека. Продолжаю снимать, становясь теперь уже и его участником. Фигуры и лица почти не видны, разве что чуть-чуть края профилей в свечном освещении. Речь тоже еле слышна, полушёпот почти. В какой-то момент в качестве подтверждения своих идей Елена Владимировна тихо просит меня: «Протанцуй нам жизнь художника, пожалуйста». В паре с какой-то женщиной из её семинара (похоже, что с той мамой, которую вначале впускал во тьму церкви) танцую плавно и тихо, чтоб никого, не дай Бог, не задеть, довольно весёлый, при этом танец: то качаемся вправо-влево, то что-то вроде танго, то порознь, но чрезвычайно осторожно пускаемся коленца какие-то выкидывать. Это уже снимаю не я, а кто-то (возможно, из семинара), но я вижу наш танец со стороны, как будто просматриваю эту тёмную съёмку. «Ольганья», - называет наш танец Елена Владимировна.


сон №98
(29.04.18)

Идём с дочерью к её бывшей школе переулками. Ручьевая весна таянья. Солнечно-голубое небо, а у нас с собой книга из ЖЗЛ об однокласснике дочери Нареке Давтяне. Называется она «Время-то как идёт, а?» Ещё со мной книга неопубликованных воспоминаний музыкального терапевта вольфдорской ориентации Светланы Леонтьевны Дроздовой со множеством ссылок на стихи о.Леонида Грилихиса, возглавляющего ныне приход Иова Многострадального в Брюсселе. Но дочери я об этих воспоминаниях - ни слова: хочу удивить её, когда в школе она всем продемонстрирует книгу о Замечательном Человеке Давтяне Нареке, все увидят каким он стал и как время-то идёт, тут-то я и её удивлю стихами Замечательного Пастыря. Заходим в школу. Охраны нет. В бывшей директорской справа по коридору теперь физкультурная раздевалка на первом этаже. Слева напротив - учительская. При этом раздевалка полна молодыми людьми лет по 25 обоих полов и в физкультурной форме. Чего-то ждут. Знаю, что это всё новые молодые преподаватели, набранные в школу уже после выпуска дочери. Женщина в коридоре примеряет перед зеркалом телесного цвета бюстгальтер, уходит в физкультурную раздевалку. У входа в школу старшеклассница отшивает сверстника: «Слушай, побратим, ты чего тут побрать вознамерился?» ««Побрать» - как будто ягоды собирают», - замечаю про себя и хочу выбросить мусор, валяющийся тут под ногами, в урну примерно в рост человека, торчащую на месте бывшей охраны. Оказывается, она переполнена… Я-таки впихиваю туда какую-то сплющенную металлическую банку, но тут девица вдруг схватывает меня за руку, как будто ловит меня на чём-то запрещенном. Наглость эта вынуждает меня немедленно уйти из школы (дочь меня уже ждёт снаружи). Уходя, замечаю идущую из физкультурной в учительскую, как заводную и пингвиньим шагом, бледную, как тень, совершенно голую младшеклассницу. «Публичный дом», - говорю, оказавшись наконец на улице. Зачем и кому тут нужны наши книги?


сон №99
(06.05.18)

Возникает образ креста и женщины, упавшей ниц и обнимающей его. Задаётся вопрос: «Как правильно обнимать крест - сзади (пример - Нина Чавчавадзе на Грибоедовском надгробии) или спереди?»


сон №100
(25.05.18)

Через дом хозяйки течёт река, наподобие «дома смотрителя источников» Клода Леду. Купаясь, одна из её гостий потеряла здесь ожерелье в 1000000 Е. Для надёжности и облегчения поисков по течению за домом поставили фильтры, а саму поверхность протекающей в нём воды затянули прозрачной плёнкой. Поток неглубокий, поэтому прямо по плёнке там ездят поисковые машины и светят фонарями в разные места дна. Вижу под плёнкой прямо из-под колеса машины то что они ищут - ожерелье, белое, как молоко, но не перламутр, а из какого-то драгоценного камня. Возвращаю его. Хозяйка дома желает танцевать со мной танец, оказавшийся бесконечным: музыка не кончается, при этом не повторяясь, и когда приходит обладательница ожерелья (явно авторитет для хозяйки дома), я понимаю, что танец был нужен, чтобы протянуть время до прихода её патронши (хозяйки хозяйки), чтобы я не ушёл. Та возвращается с каким-то бородатым кавалером, совершенно не удивляется находке, как будто знала о всём наперёд, опять уходит и уже по телефону приглашает к себе. Танец с хозяйкой дома продолжается, - теперь это ещё и пение, фрагментарно включённое в музыку. В том числе пропевается текст:

…..
приплыла на дне
на боевом козле
…..

Пою в ответ на приглашение по телефону опереточным голосом: «конечно конечно конечно я приду»


сон №101
(14.05.18)

Как место, которое мы видим, выглядит? Оно Α-φιδες, безвидно и пусто. Чтобы собрать желающих разобраться, устанавливаю баннер с этим вопросом непонятно где - на улице ли, в помещении? Сдвигаю его по горизонтали по какой-то невидимой полоске-основе, как ценник в прозрачной пластинке под товаром в супермаркете, легко в ней заменяемый и сдвигаемый под любое место в своём ряду. Кто придёт? Оно видно хоть кому-то?


сон №102
(21.05.18)

В береговых волнах плаваем с дочерью. Когда устаём, останавливаемся ближе к берегу отдохнуть, где воды по грудь. Волны накатывают одна за другой, а рядом, как и мы, стоит в воде Бельмондо, каким он был в 50-е, и заговорщически моргает левым глазом, так что и не понять - это тик или это так специально. Похоже на скрытый намёк, «в таком случае, и вполне наглый», - думаю. Всё жду когда ж это у него кончится. Не тут-то было. То мигнёт, то смотрит на меня, как волна, и молчит.


сон №103
(26.05.18)

сцена 1
Боков скончался. От сердца. В сельской местности во Франции. Там в костёле в этот день была назначена свадьба, и вот деревенский голова спрашивает священника: «Как же теперь? Свадьбу-то будем справлять? Нет?» «Нет, - вмешиваюсь я, - это неприлично». Кажется, он и сам это понимает: сарказмом отдаёт его ответ: «Что ж прикажете - вас что ль тогда женить?» Жизнь перекосилась - это видно и по линии черепичных крыш, стоящих теперь немного под наклоном (не плавно, как у Ван Гога, а «уголком»), и по кривизнам домов, кое-где налезающим друг на друга.

сцена 2
Тот же сельский пейзаж, что и в сцене 1 с солнцем над покосившимися домами, но только нарисованный и называется не как у Чуковского, а «мультфильм «Траченое солнце»» (неуверен, м.б. «крашеное»).


сон №104
(28.05.18)

Мы с дочерью у Иры Драгунской. Маленькая прихожая, налево подобие кухни, а прямо напротив входа в квартиру - комната. Есть старая мебель, много книг. Кроме нас ещё один или два гостя. Очень непринуждённая обстановка. В книжном шкафу среди классицистов 18 века хорошо заметен корешок с именем автора «Ельцинъ». По оформлению он больше похож на современный, и цвет такой светло-салатовый. Я вздумал вслух почитать оттуда, и вот, открыв наугад, начинаю длинный отрывок со слов «И Ельцин рече…». Вообще, кажется, розыгрыши здесь в чести. Когда мы идём на кухню, в прихожей Ира, как-то изловчившись, быстро ставит мне градусник подмышку «для измерения градуса эпохи». Он длинней обычного, как лабораторный с красным спиртовым столбиком. Потом ещё ловчей подсовывает мне уже надутый колбасовидный шарик с какими-то гофрированными дизайнерскими вставками, как между вагонами в поезде, и вот вдоль этого шарика внутрь его надо плевать, так сказать, «кто кого переплюнет». Приходится плюнуть (кстати, и небезуспешно). Тут нам всем открывается картина: большие стеклянные двери, из которых на нас валит толпа сограждан, так что встреч им идти невозможно, а мы, несколько человек, ютимся, прижатые у входа с краевых уголков сего человеческого водопада, как бы желая всё-таки идти в противоположную сторону, войти туда, откуда они прут, но, увы, - ни туда - ни сюда. Ждём кого-то. По стеклу дверей идёт надпись шрифтом, похожим на Comic Sans MS: «вот почему у нашего города нет выхода». Просыпаясь, слышу «своё» же собственное пояснение к этой надписи: «Это я, прошу прощения, из «Эпохи» читал». Безусловно, имеется в виду книга Ельцина, из которой я зачитывал вначале, то есть надпись на двери (как, видимо, и вся ситуация с ней связанная) была цитатой из книги Ельцина «Эпоха».


сон №105
(14.07.18)

Никита Алексеев и Даша Марченко проводят смотр искусств среди родителей в лесу. У берёз стоят картины, как во время оно на Измайловской выставке. Кто-то рядом проводит перформанс, и оттуда слышится музыка. Неожиданно Даша предлагает мне прочитать стихи, причём обязательно наизусть. Кажется, что она этим хочет меня в чём-то проверить. Читаю:

пустое место



Вторая речка

Даша в недоумении, Никита всё понял - вижу по глазам.


сон №106
(22.07.18)

Никита Алексеев смешал сок памяти (очень кислый) с перстью земной и скатал из этого шарик грязного цвета и необыкновенной прыгучести. Он пружинит и так подпрыгивает, что потом поди поймай. Марина (моя жена) считает, что так готовится перформанс, имеющий воспитательно-педагогический смысл. Не случайно же над входом в типичную школьную пятиэтажку слева Пушкин и Некрасов, справа Горький с Маяковским, а посредине над ними всеми барельеф Алексеева с хайром до плеч, как в юные года.


сон №107
(26.07.18)

Народное гулянье у большой реки. Похоже на Волгу в Самаре: гранитная набережная, пляжи с обеих сторон, катера, тут и там несущиеся напоказ в солнечном потоке… Какая-то женщина у лестницы с набережной к реке проводит аттракцион: катапультирует желающих с парашютом за спиной куда-то в небо, а уж приземляются они кто куда и как получится. Инструкция кратка: на парашюте есть два кольца, одно для поднятия вверх, другое для того, чтоб открыть парашют, когда подъём закончится. Дочь как-то бесшабашно-легкомысленно принимает все эти условия, доверясь аттракциону. Бесшабашно и безбашенно - так думаю, глядя на неё. Все, кто улетают ввысь, приземляются где-то неизвестно где. Очень беспокоюсь за дочернее невозвращенчество. Рядом проходит Ги Дебор, больше похожий скорее на какого-нибудь Гию, с длинноносой грузинской наружностью. Присмотревшись к полётам, как рассматривают артистов на сцене, он бросает ехидно, тыкая туда пальцем, человеку в шляпе с полями, стоящему рядом: «И это вот и есть ваша советская власть?» Человек в шляпе немного ниже его ростом, так же, как и Гия Дебор, дней на 3-5 щетинист, вообще немного похож на кукольный гриб под шляпкой. Глядя прямо на Дебора, он отвечает ему улыбкой: рот постепенно расплывается, даже как-то причмокивая от удовольствия. Но в улыбке мало самодовольства, она значит скорее «а что?», чем «да». Я знаю - это Ленин.


сон №108
(30.07.18)

- Кавабата, скажи как устроен стих
- Новый-старый-новый-старый-старый: как идут вагончики пОезда-поездА-ездА
- Есть ли билет в новый-то хоть вагон с кондиционером?

*
Через день прочитал нобелевскую речь Кавабаты Ясунари. Оказалось, прозаик в своей работе исходил из принципов буддийской поэзии. Вся речь ей посвящена.


сон №109
(22.06.18)

На арт-просмотре мне показывают детскую картину, особенно педалируя, что она есть следствие долгой работы психологов и педагогов: «А вот посмотрите-ка что тут наша Машутка Пентакостова сотворила!» Передо мной большая (примерно 1,5м х 1,5м) работа маслом, сплошь закрашенная ровными серыми широкими мазками по горизонтали, по которым с большим межстрочным интервалом тянутся маслом же тонкие чёрные строки слов (где-то 10-15). Там что-то про ветер, но это «что-то» как бы тонет в сплошном всестирающем фоне серого «контекста». Прочитать текст почти невозможно: когда пытаешься всмотреться, он становится мельче, недоступнее. Ясно только, что неоднороден, написан на нескольких языках (что-то похожее на грузинские округлые завитушки наряду с кириллицей…). Замечаю, что расстояние между строк на всём их протяжении точно высчитаны до миллиметра. «Какая ж это Машутка?! Это вы сами и писали, а ей только приписываете как свои педагогические достижения!», - обращаюсь прямо к жюри.


сон №110
(25.06.18)

Музыкальная ярмарка на открытом воздухе в одном из новых районов Москвы. Как реликвии продаются инструменты и портреты знаменитых музыкантов, их муляжи из воска, резиновые маски. В том числе на одной из витрин у сидящих на чемоданах, сложенных горой на тротуар, чернокожих нахожу цельную резиновую голову Ахметьева. Лёвшин подбегает почти: он как раз искал с кем бы поделиться удивлением, что вот как это вот в таком вот материале удалось передать и авторитет, и независимость. Говорим с ним о психотипе внешности, и в данном случае на примере резиновой головы рассматриваем морщины: какие из них – вниз дугой, а какие – вверх. Уж со склонностью-то к депрессиям это точно связано, и напрямую! «А он, кстати, и сам тут где-то ходит с Яном Гиланом», - бросает Лёвшин, уйдя с головой (своей) в разглядывание раритетов. В витрине рядом встречаю маски Гилана и Поля Робсона, так сказать, щека к щеке. Под ними табличка: «Не говори о них «супер!»». Африканцы поясняют: оказывается, и тот, и другой продавали наркотики, а Робсон просто крышевал наркоторговлю в СССР.


сон №111
(28.06.18)

Моя очередь у окошечка в почтовом отделении, за мной ещё человек 7. Почтовая служащая отошла недалеко что-то упаковывать, но, не теряя ритма работы, кричит сюда: «Je vous ecoute!..» Я тоже в ответ так, что вся почта слышит, тряся ей мешочком перед окошечком: «J'ai besoin d'une corde pour envoyer un objet d'art». Кручу пальцем вкруг горловины мешочка, давая понять: «il faut (завязать) ici», что и докрикиваю вслед, но вместо забытого «attacher» (завязать) добавляю какую-то звуковую невнятную выдумку (а, может, догадается?). Служащая отвечает что-то издалека так, что плохо слышно и непонятно даже – положительно или отрицательно. Повторяю свою просьбу с той же невнятной псевдо-заменой ещё громче. Ответ ещё тише. Из него удаётся уловить только «…cordon de bataille…», что-то военное. Очередь начинает тяжело вздыхать. Тогда решаю перенести беседу на попозже: «Je viendrai un peu plus tard, d'accord?», - кричу работнице в надежде, что когда-то ж она подойдёт поближе. Все, кажется, наконец, довольны (кроме меня): я им уже надоел. Женщина из очереди шутит, обращаясь ко мне на чисто русском: «Вы возвращайтесь, возвращайтесь, как раз она вам бикфордовых шнуров нарежет. Там у вас на всех хватит».


сон №112
(16.08.18)

Не отвалы даже, - обрывистое побережье всё сплошь из розовой соли. Заглядываю с него вниз, там морской прибой, метрах в ста, почти не слышен. Небо всё-всё ясное, «голубо и глубоко» - вспоминаю Толстого. Вдоль самой кромки обрыва тянется невысокий занос соли, как будто кто-то ездил тут по краю на чём-то вроде снегоката, на солекате, наверное. По этому следу бредём и мы с Байтовым, дети, внешне сохраняя свой престарелый вид. Пробую на вкус пару крупиц соли: ярко выраженный горький, морской… А Байтов по дороге нашёл полузасыпанный баклажан, фиолетовый в розовом, и теперь несёт с собой, неловко прижимая к груди оперированной рукой. Это, вообще-то, нарушение нашего правила оставлять найденное, чтобы забрать на обратном пути. Но не стану напоминать ему, видно же: этот случай - не прихоть для Коли. Как всегда, хитро косясь на меня, читает наизусть:

прощай, лазурь преображенская
и золото второго Спаса,
смягчи последней лаской женскою
мне горечь рокового часа
        

сон №113
(23.08.18)

сцена 1
Вадим Захаров сделал такой перформанс: куда бы он ни приехал, везде он собирает собак и выстригает их так, что оставшаяся шерсть представляет карту местности, куда он прибыл. Собакокарты ходят за ним, увиваясь повсюду.

сцена 2
На сквере, там, где ул. Дмитрия Ульянова упирается в Ленинский просп. встречаю жену Вадима Машу Порудоминскую. Она показывает, что у меня что-то течёт из сумки: «Чувствуешь - пахнет рыбными консервами?». Я смотрю, - действительно, в авоське у меня откуда-то две банки полу-съеденных жидковатых каких-то дрянных консервов. Протекают через ткань сумки прямо на асфальт сквера. «Ты их всё равно уже не съешь, - скорей предлагает, чем просит Маша, - отдай их Вадиму: его собакам теперь так холодно и голодно!»


сон №114
(30.08.18)

Плоскообразный, наподобие летка улья, вход в бункер чего-то вроде мавзолея, сообщающегося с чем-то вроде Кремля. Оттуда выходит самодовольный менеджер, молодой и свежий лицом блондин в белой форменной рубашке. Он держит два произведения. Первое - мои «Великаны» с рисунками Лёни Тишкова. Молча отдаёт их мне, но я почему-то заключаю, что «там всё в порядке». Второе – воспоминания Александра Марковича Чачко, стоящего чуть поодаль, на первом же развороте которых - редакторская пометка: «Слабо выведен образ яйца». «Ну вот, теперь ещё яйцо им подавай! - недоволен рядом стоящий Рубинштейн. – Эх, Алик, с яйцом не справился…»


сон №115
(сентябрь, 18)

Что-то вроде верфи, но вода как голубой кристалл. Экстрасенс Владимир Янович Бродянский, бродя по мелководью меж двух больших кораблей на приколе, демонстрирует две модели жизненного пути: голландский и цыганский. Цыганский, вроде бы, обычный, длиной в локоть примерно, с мощными винтами, макет быстроходного судна. Голландский ему альтернативен: это корабль в виде щуки, лежащей на боку и поэтому несколько искривлённый как покатая «с». Хотя в нём есть всё, что нужно кораблю: и машинное отделение, и двуярусные палубы с капитанским мостиком, он кривой и плавать сможет, видимо, только по какой-то дуге, вкруг себя то есть. Окрашен он тоже под щуку: в коричневато-жёлтую крапинку, да и нос его – вылитая зубастая морда, боком лежащая на воде. Сейчас Бродянский пустит плыть голландский и цыганский корабли, тогда посмотрим кто кого.


сон №116
(09.10.18)

Просыпаясь, чувствую текст:

…………………
Весь мир насилья мы разрушим
до основанья, а затем
мы наш, мы новый мир построим
воздушно-капельным путём
…………………


сон №117
(ноябрь)

Стою на карнизе какой-то бетонной конструкции типа заброшенного брежневского долгостроя метрах в двух над морским прибоем. Таких ещё много в Крыму. Со стороны моря сюда же взбирается Андрей Андреевич Пионтковский. Хоть и в плавках, с полотенцем в руках, но, похоже, он здесь не на курорте. Солнце, прозрачнейшая вода, песок. Приближаясь ко мне, он как бы резюмирует прерванное: «Причина популярности Библии среди населения – присущее ей чувство юмора!»


сон №118
(27.01.19)

В офисной обстановке, но как бы офис находился в квартире с высокими потолками и полу-домашним интерьером, Лёля Кантор за компьютером даёт кому-то онлайн-интервью, где в частности говорит о своих отношениях с социальными сетями: «У меня есть посты, где я есть, а есть – где меня нет вообще. Вот в чём камень преткновения…» При этом как бы сквозь неё и одновременно, становясь ей фоном, как будто Лёля - в луче кинопроектора, какие-то прозрачно-серые бредут полу-тени полу-фигуры зэков и тянут они вневременную такую, народную песнь-небывальщину: «э-ех, по ка-а-муш-кам…»


сон №119
(31.01.19)

Илья Шестаков (Китуп) поёт со сцены и, кажется, с новым составом «Кабинета» о заживании ран:

раны заживу-у-ут...
наши раны заживу-у-ут...

Оглядываю зал, замечаю, что, похоже, никто и не понимает, что «РАН'ы» - Работники Академии Наук.


сон №120
(03.02.19)

С большим чемоданом - он явно не сойдёт за ручную кладь – бегу на паспортный контроль. Кроме меня тут, собственно, никого и нет: видимо, я опоздал на регистрацию и теперь надеюсь как-то протащить с собой чемодан под видом «личных вещей». В каком-то опустевшем уже пространстве действительно сидит контролёр в синей униформе, но не в «стакане», как всегда, а уже перед финишной прямой, где обычно «выход на посадку» и откуда потом – на подвозящем автобусе. Вот уже в паспорт мне поставлен маленький квадратный штампик, бегу дальше, никакого подвозящего транспорта, приходится самому бежать аж на взлётную полосу. Очень неудобно с чемоданом - в обоих смыслах, но бегу, несмотря ни на что, да и смотреть-то не на кого: пусто вокруг, одна полоса дороги. Вдруг вижу приближающийся к нам с чемоданом предел. Наверное, это очередной предел, Gate №… Подбегаю ближе и останавливаюсь, уже еле живой и пристыженный («неудобно») у этих знакомых ворот с закруглённым сводом и башенкой сверху. Это же Auschwitz, там дальше надпись будет «Arbeit macht frei». Но как трудно сделать свободный выбор при полной неизвестности того, что мне предстало… Чего от него ждать? Ведь и на музей это непохоже, и никого кругом. Наверное, надо бежать дальше хотя бы чтоб уж оправдать перед собой эту неловкость что я тут с этим чемоданом оказался… В конце концов я как бы и ему что-то должен… Промедление усиливает стыд, но и решиться ни на что не могу. За воротами – никаких самолётов и совсем непохоже на аэропорт.


сон №121
(09.02.19)

Итальянский ландшафт, но говорим по-французски. В программе «Балаган человечества» рассказываю какой-то студентке историю железнодорожного транспорта. Подходим как раз к огромному каменному мосту, состоящему из неотёсанных глыб. Под ним рельсы, а рядом стрелка, развилка ж/д путей, и оттуда к мосту несётся паровоз со звездой во лбу, весь в пару и в поту, советский. И вот, поймав момент, я демонстрирую студентке эту внезапную скоростную архаику, технику, лезущую из кожи вон: «…et faites attention а cette étoile verte, s'il vous plaоt» - всё громче, пытаясь перекричать нарастающий шум. Но она уже перешла через рельсы, а я всё не решался: поезд проносится между нами, и я понимаю, что ошибся, как всегда: ведь это поезд был зелёным, а звезда-то красная! Кричу, как могу громко, пытаясь пробить звуком дикий шум состава, разделивший нас: «Rouge! Rouge! Etoile rouge!»


сон №122
(13.02.19)

сцена 1
Передо мной архив: стопки тетрадей, исписанных седым моложавым автором. Он со скрупулёзностью коллекционера-педанта описал здесь людей, встреченных им на жизненном пути, привёл мнения о них и сравнил их с минералами. Все они лежат друг на друге подобно минеральным столбикам, составляя в его книге огромную стену. «Вот это минимализм, – думаю, - и ведь о каждом сказано только одно хорошее…» Среди людских имён запомнилось - «Воейков», какой из… - не успел всмотреться, но, возможно, не только метеоролог. Сам автор – кто-то из круга А.Десницкого, знакомый Седаковой, находясь где-то тут же, в библиотечном архиве, рассказывает мне об источнике своих трудов: «Читал я как-то о графах Эйлера и переменной Римана – ну, так себе, но любопытно».

сцена 2
Беседуем с Людой Альперн, проходя дорожками дачных посёлков (скорее Кратово, чем Поваровка) о большой минималистской поэме, которую мне хотелось бы написать. Вспоминаю в этой связи «графы Эйлера» и «переменную Римана», как уже давшие побег в литературе. Люда объясняет мне повтор как невротичную навязчивость, а я возражаю ей, что это будет не ремэйк, а просто работа в том же русле, и кроме того нельзя два раза войти в одну и ту же воду. Рядом полураздетые люди как раз и окунаются в дачные пруды. Мы, идущие здесь, как и встречающиеся в пути прохожие, и есть те каменные столбики, веками складывающиеся в стену памяти. Надо подробнее перечитать ту книгу, напечатанную в выпусках какого-то всеми забытого журнала вроде «Логоса» или «Символа»… Надо искать, просматривать подборки номеров по годам.


сон №123
(17.03.19)

«Менялся цвет, менялась трава… Даже огурцы сменялись тиграми. А берёза так и оставалась – берёза» - таков мой комментарий на мастер-классе живописи, где мы рисуем «маслом», набирая жирные краски ложками, и ложками же размазывая по холсту. Среди пишущих, как образец, стоит моя работа вертикального формата – берёза в снегу, совершенно как живая, прямо дышит и серебрится, так что в окружении уже совсем бесснежного пейзажа (поле, лесок в отдалении), все рисуют её просто с «натуры» моей картины, причём и с противоположных сторон. По окончании предлагается пикниковый фуршет с украинскими вилками вот такой конструкции:




сон №124
(22.04.19)

Бараки, уходящие вдаль, как-то не уменьшаясь и почти не сближаясь, высотой примерно в два роста человека, низковатые, дощатые, серые, бесперспективные. Это экспериментальный лагерь по реорганизации ФСИН. Человеческий вопрос здесь решается просто, зато и надёжно: людей взрывают изнутри и поодиночке так, что от них ничего не остаётся. Чем-то напоминает «распыление» в «Мы» Замятина: бабах… и пустое место. Причём это может случиться с каждым зеком в любом месте и в любую минуту. В какой-то момент понимаю, что никаких ни у кого нет оснований меня здесь держать, и это иллюзия спектакля – что я ещё здесь. Просто иду к воротам из каких-то сваренных друг с другом трубок, выхожу наружу, захожу в первый же магазин, пахнет шерстью, краской, хозтоварами. Реальность ни на что не притязающей свободы, какое счастье…


сон №125
(20.06.19)

С мамой (она же – дочь в то же время) едем в поезде непонятно куда и откуда. Это как-то связано с поэзией: собираясь второпях, она забыла взять с собой мои стихи, захватила только одну статью. Выходим вместе со всеми на каком-то полустанке: поезд дальше не пойдёт, причины не объясняются. Я очень расстроен: в спешке забыт рюкзак, а там осталось что-то очень важное. На платформе полно народу. Какая-то цыганская семья рядом на чемоданах, цыганка гулькается с младенцем. Стоим и стоим, ждём. Поздний вечер, стемнело, холодает. Мама (дочь) застёгивает длинную металлическую молнию пальто. Кто-то из цыган хочет ей помочь, но роняет разноцветные кленовые листья. Я бегу за ветром их собирать, возвращаю один буро-жёлтый с пятнами. Молния ветхая и вот, наконец, застегнув, мама (дочь) случайно отрывает бегунок, демонстрирует его всем вокруг: вот, мол, в каком старье живём. Глядя на бегунок с круглым болтающемся колечком, слышу как кто-то рядом произносит: «шевеля кандалами цепочек дверных»^*. Просыпаясь, понимаю: «и с ними балует цыганка»^**, «как сухую, но живую лапу клёна, / дым уносит, на ходулях убегая»^*** и «чтобы нам уехать на вокзал, / где бы нас никто не отыскал»^****

_____________
* О.Мандельштам «Я вернулся в мой город, знакомый до слёз»
** О.Мандельштам «Сегодня ночью, не солгу»
*** О.Мандельштам «На доске малиновой, червонной»
**** О.Мандельштам «Мы с тобой на кухне посидим»


сон №126
(21.06.19)

Ольга Николаевна Крашенинникова с почему-то ярко накрашенными губами - бухгалтер школы «Наш дом» для детей с сочетанными нарушениями развития. Она выдаёт нам на руки с молодым нейропсихологом Димой Корниловым деньги в двух опломбированных пакетах, как при крупных банковских операциях, каждому по 20000 руб. Потом передаёт Диме еще один пакет с 15000 руб. со словами: «Это вам на двоих доплата из Провемона за недостаточное владение французским языком». Дальше мы с ним едем в маршрутке, похожей на автозак, сидим друг друга напротив, молчим. Дима знает, что эти деньги нам на двоих, но просто везёт их, ничего не предпринимая. Молчу и я


сон №127
(29.06.19)

Шахта с этажами, как в лифте, но шире и как-то значительней. На нашем этаже двери нет, как и на этаже метров на 10 ниже. От нас туда вниз пялятся жильцы-соседи вперемешку с официальными лицами (похоже, и с охраной). У нижнего прогала – грузинские представители так же заглядывают вверх на нас в отверстую шахту. Раздаётся чтение в ритме «Натюрморта» Бродского и откуда-то вне всяких этажей:

опять на дне
жить в навозе, говне –

дальше грузинский этаж кричит вверх российскому, резюмируя стих:

- вам это нравится?

с российского этажа кто-то отвечает вниз грузинам, передразнивая адресацию как бы наоборот:

- а ВАМ это нравится?


сон №128
(09.08.19)
Стою на коленях со склонённой перед окном головой. На неё Мариной Киеней-Мяккинен возложена штора по типу епитрахили, откуда и доношу ей правду, что ни за что не хочу возвращаться в Москву. Наверное, было б лучше остаться здесь, в Грузии. Но у дочери билет на самолёт: последний год магистратуры. Поэтому до октября поживу ещё в деревне в Новгородской области – хоть это временно и токмо по слабости человечестей


сон 129
(13.08.19)

сцена 1
Каникулы. Детей нет, но мы, педагоги, ещё «на работе». Делать совершенно нечего. Может быть поэтому, чтоб найти себе хоть какое-то занятие, два первых этажа школьной пятиэтажки превращены в столярку: опилки по коридорам, натоптаны при входе в кабинеты… Кинезиолог Света Артамоненкова зовёт меня в один из них: «Пойдём, сейчас такОе покажу…». Заходим. Поверх полупарт-полуверстаков лежит педагогическое изделие от нечего делать: деревянный пиджак писателя. Лацканы, борта, карманы, складки – все выточены из дерева, как-то раздвигаются, складываются, застёгиваются. И не только «Худяков», «Соков», но даже и «Орлов»: пиджак оказывается и мундиром. Орденские нашивки из шерсти крупной вязки в 2-3 ряда, в каком-то сдержанном буровато-коричнево-охристом колорите разбросаны в нескольких местах на груди (не одним массивом). Что до надеть, то, может, ещё и можно, но носить… «Свет, ну не гроб ли?» - поворачиваюсь к Свете на свет из классных окон

сцена 2
Сперва в метро по линии 2 (синей), потом с маленькой площади мимо костёла св. Гонория слева - по Victor Hugo. Уж вижу «BECHU», перед «Весной» высокая дверь с жёлтой латунной ручкой – дом 118. Вхожу. Знаю и слышу: дочь спускается по винтовой лестнице из бывших chambres des bonnes открыть мне. Но я уже здесь, опередил, жду внизу. Какая-то престарелая мадам открыла, соседка, наверное, и вот она рядом теперь разбирает почту, будет распределять по квартирам. Между лифтом и винтовой лестницей странный блестящий предмет декора: нечто среднее между вазоном и пылесосом. Вот наконец мы и снова вместе. Говорю дочери, что не вернусь больше в РФ


сон №130
(17.08.19)

Росюань – так называются горы, на которые нас с дочерью сбросили с самолёта в назидание за нашу ненужность. Сначала не понимаю что это, но очень долго летим, а ландшафт внизу укрупняется только совсем незначительно. Немного справа и вдали – похожее на кратер почти круглое озеро, глубокий ультрамарин. Да, мы не падаем, а медленно планируем, пухово-лёгкие от собственной ненужности, недалеко друг от друга. Говорю, что приземление может быть непредсказуемым, и нельзя ли как-то изменять траекторию полёта?

*
спустя полтора месяца, в сентябре 2019-го, впервые познакомился с парапланеризмом по фото, полученным с предгорьев Альп под Греноблем: сильное впечатление дочери в пешем походе там


сон №131
(конец августа, 19)

Горько плачу: не хочу возвращаться из Франции в Москву. Но в то же время плачу и надеюсь, что вот кто-нибудь же услышит сейчас и сжалится. Дочь проснулась за фанерной перегородкой у печки (д. Жилой Бор), будит меня как ни в чём ни бывало:

- Пап, ты чего пищишь?


сон №132
(19.09.19)

Ночью сад над рекой и веранда. Вода отблёскивает в стёклах и где-то тут же за листвой, недалеко от порога. Сидим с дочерью и Фредерикой де Грааф, говорим о личном, иногда ходим по саду, вглядываемся в блеск воды за ветками, в движения ночи. Дочь рассказывает, что в сентябре в Париже на наши средства трудно снять нормальное жильё. Разве что «gnilio». Я пытаюсь зашутить неловкость нашего экономического положения, говорю Фредерике: «“gnilio” ce n'est pas un mot français, mais peut être il y a un nom pareil, «monsieur Gnillieu»… Par exemple : «Mon ami Gnillieu a fait qch» ou «notre bon vieux Gnillieu est en retard, comme toujours»». Меня слушают откуда-то из ночи взявшиеся отец с дочерью, вполне русские с виду интеллигенты. Девушка не знает, что я русский же и тоже вступает, пытаясь шуткой смягчить мою каламбурную натяжку: «Quel drôle de mot “gnilio”!» Тогда говорю с ней по-русски немного. Сдержанная. Скромно молчит, хорошо слушает. Однако ж и смотрит оценочно, и думает: «Какой седой-то уже… Старьё!»


сон №133
(...)

младший – замдиректора
старший – первый ректора

(наверное, так иной родитель кичится своими сыновьями)


сон №134
(26.10.19)

Наконец-то. Случилось то, что они давно хотели и всегда могли сделать: меня сажают по статье «насилие над несовершеннолетними». Сотрудник то ли прокуратуры, то ли СК, сопровождает меня от кинотеатра, напоминающего «Прогресс» на Ломоносовском, ко входу в тюрьму где-то неподалёку. Там я даже во дворе на прощанье постоять не успеваю: сразу проводят в закрытое помещение, сдают охраннику в униформе с номером (он сам чем-то похож на зека). Произведена опись карманного имущества. Всё изъято, но со мной смартфон: почему-то его не забрали. Иду перед человеком в униформе. Больше всего расстраивает даже не то, что темно, но то, что здесь живой свет вообще отсутствует: одно электричество. Вспоминаю дело Магницкого: ведь в общей камере будет накурено, и не надо даже истязаний, я и так сам собой загнусь через пару месяцев. Но вот как быть со смартфоном? «Простите, а позвонить можно?» - спрашиваю охранника. «Да». Дочь поймёт меня и не осудит, хоть ей и будет туго теперь. Но в смартфоне полно сведений, а информацию надо минимизировать, чтоб по ней не пошла лавина посадок, чтоб и мне не припаяли больше, чем сейчас. Возможно, мне его потому и оставили, чтобы раскрутить моё дело ещё больше. С другой стороны, хочу позвонить Люде Альперн, попросить о заступничестве. Ведь больше уже не будет ни свежего воздуха, ни людей, которые, не о чём не подозревая, ходили и разговаривали… Не знаю как быть: сломать и выкинуть незаметно симкарту, пока идём по бесконечным коридорам, или всё-таки позвонить.
«ТЫ ПЛАХОЙ» - вспоминаю надпись Эмира, одного моего «несостоявшегося» подопечного - справа внизу листа, отрезанного мной, как обычно, от икейского рулона и закреплённого скотчем на столешнице. Синей шариковой ручкой, под рисунком, представляющим собой набор разноцветных цифр (он рисовал только их) надпись была зачёркнута им же самим разведённой в воде и оттого просвечивающей грязно-жёлтой гуашью.


сон №135
(07.12.19)

сцена 1
Нас было три заговорщика, готовивших покушения на высших чиновников. Мы обсуждаем подробности сопротивления гос.системе в огромном монументальном зале с колоннами, сверяем числа, чтобы наши действия совпали в едином плане.. Под потолком орлиный герб на некоем знаке, похожем на свастику (но не свастика), как напоминание о нашем предназначении, скрытом ото всех. Но меня «расшифровали»: несколько военных, выйдя к нам из-за спины, предъявляют мне ордер на арест и просят одного из нас отвести меня в машину куда-то во двор здания: они не знают, что мы сообщники. Исполнительно и молча он ведёт меня по балюстраде, потом вниз по широкой лестнице и мы проходим мимо центрального входа, открытого на площадь, образуемую самим этим официально-помпезным П-образным зданием. Тут он, держась немного сбоку, чуть замедляется и, поймав мой взгляд, делает движение головой, предлагающее бежать, когда мы будем проходить пространство главного входа. Всего секунды 2-3, другой возможности не представится. Бегу через этот двор-каре, ограниченный впереди решёткой с проходной. Вокруг, кажется, никого нет, а к тем, кто вдали, не приглядываюсь, поглощённый бегом. Бежать, как часто бывает во сне, очень трудно, получается слишком медленно, но я нахожу какой-то внутренний дополнительно убыстрённый ритм бесполезного дрожания внутри этих заторможенных пробросов тела – так бежать хотя б веселей как-то и обнадёженней. Тем более, что хоть медленно, но верно движение идёт: худо-бедно приближаюсь к воротам с проходной. Странно, но проходная в таком официальном месте оказывается заброшенной: вместо охраны завалы какой-то шелупони. Дальше сразу становится легче, движения восстанавливают свою скорость как только я покидаю территорию имперского здания. Я сливаюсь с уличным людом, прохожу небольшой рынок, пахнет салатом, редиской, какими-то ещё травами… Я свободен. Иду и думаю, разговаривая с кем-то во мне: «Как хорошо, что мой друг не стал предателем. Теперь наши действия совпадут в едином плане»

сцена 2
Мы занесены снегом где-то на даче, - может быть, в Кратово. Через стёкла окна в комнате, выходящего на веранду, видны сугробы за внешними стёклами самой веранды. Там метель метёт, хотя и светло днём, а нам здесь пока тепло и уютно. Мы пережидаем зиму: я, дочь, наши друзья, похожие на Сушковых… А подруга дочери, похоже на Веронику Файнберг поёт под гитару что-то, где есть слова: «…и нахохлились дома…» (но не «3 белых коня»). Эта песня значит, что мы, кто как, но будем зимовать вместе. И это даже хорошо: между нами всё как-то устроится. А что будет – это мы ещё посмотрим. Пока зимуем.

Просыпаясь, понимаю, что послезавтра похороны Бокова, и смысл песни разворачивался на фоне его отсутствия с нами (всё это – «без него»). Вспоминаю сны №1, №77 и особенно №103, где тоже были скукоженные дома.
Вспоминаю Боковский «клуб «ВРЕМЯ»» во сне №1 (3,5 года назад) и его рассказ мне недели две назад в больнице Tenon, что он «открыл клуб», куда входит он сам (прозвище Грегор Замза) и два его близких друга также с онкологическими заболеваниями: один с прозвищем Доктор и другой с прозвищем Архимандрит



(фото Н.Бокова)

---

Другие произведения М. Сухотина