Нам удалось получить PDF дела Александра Введенского. Оно было рассекречено 11 июня 2011, за 2 года до издания полного собрания «взрослого» Введенского «Всё» (М., 2013, «ОГИ»), где впервые были опубликованы воспоминания¹ его пасынка Бориса Александровича Викторова о жизни с Введенским в Харькове, о его аресте, и о том, что за тем последовало. В начале 1994 г. Викторов был на правах родственника допущен в УСБУ Харькова ознакомиться с материалами дела Введенского². В воспоминаниях он приводит их целиком, переписанные им при «ознакомлении» от руки. Теперь в поле общественного внимания попадает и сам документ, как своего рода памятник литературной биографии поэта и его отношению со временем.
     Из воспоминаний Б. Викторова:
     «Сохранилась записка Введенского, написанная перед этапированием:

«Милые, дорогие, любимые
Cегодня нас уводят из города
Люблю всех и крепко целую. Надеюсь, что всё будет хорошо, и мы скоро увидимся.
Целую всех крепко, крепко.
А особенно Галочку и Петеньку. Не забывайте меня
Саша».

     Записка эта представляет собой сложенныий в двенадцать раз тетрадныий лист в линеийку, пожелтевшиий, в потеках. На внешнеий стороне, на одном из квадратиков, образовавшихся при сложении листа, – следующиий, едва заметныи, ранее никем не приводившийся карандашный текст: «Нашедшего прошу отправить на Совнаркомовскую 8 кв 4 Викторовой». Кто-то из публикаторов³ писал, что записка была выброшена Введенским из окна тюремного вагона жене и детям. Ничего подобного не было, никакой тюремный вагон мы не провожали. Смутно припоминаю, что записку принес нам какой-то мужчина. Видимо, Саша подбросил ее в дороге, добрый человек ее подобрал и принес к нам в дом».

     «…В своей записке, написанной перед этапированием, Введенский пишет, что их уводят [не увозят] из города. Где, когда их посадили в тюремный эшелон, неизвестно. Этапирование длилось два месяца. Поэтому причина смерти в эшелоне в декабре от простуды, от плеврита представляется мне вполне вероятной», – пишет затем Б. Викторов.
     Удалось немного уточнить историю этого этапирования. В «Ведомости о выбытии и движении эшелонов по тюрьмам НКВД Украинской ССР»⁴ о Харькове за этот период сообщается следующее:
          
     Отсюда совершенно ясно куда вели заключённых и где собирались сажать их в тюремный эшелон. Назначением пеших этапов были Валуйки примерно в 130 км к востоку. И понятно почему: там находился ближайший к Харькову самый крупный пересадочный железнодорожный узел, откуда эшелоны и должны были как раз отправляться дальше и в Казань, и в Иркутск, и в Севпечлаг... Сумы, Ромны тоже посылали своих з/к на Валуйки. Там эшелоны и формировались окончательно. Вагонов на эвакуацию нехватало. 23 июня 41-го Харьковскому ж/д управлению было выделено для этого 35 вагонов. Это очень мало: кроме тюрем эвакуировалась ещё и промышленность, военная техника, скот, продукты питания… В Харьков тоже посылались з/к из разных мест. Около 1200 заключённых вообще не успели никуда этапироваться: работники НКВД сожгли их вместе со зданием своей харьковской организации в последний момент эвакуации (об этом вспоминает тот же очевидец событий Б. Викторов в своей публикации). Через 2 недели после выхода из города пешего этапа, где находился Введенский, уже 24 октября 1941 года немцы вошли в Харьков.
     В ведомости сообщается о прибытии в Казань только 2 эшелонов с Харьковскими з/к: 15 декабря (52 з/к) и 22 декабря (455 з/к). Очевидно, что тот состав, в котором этапировали Введенского, мог быть только вторым, так как в «Акте смерти заключённого в пути», подписанном начальником конвоя мл.лейтенантом Хорошиловым и эшелонным врачом Болтвяницей и сданном ими в больницу НКВД Казани (она и до сих пор наполовину тюремная), значится вполне определённая дата: 19 декабря 1941 года.

     Важно, что известен сам этот эшелон: он такой был один, прибывший в Казань 22 декабря 1941 года. Списки заключённых, пересылавшихся по этапам, должны по сей день сохраняться в архивах МВД. Сейчас нами туда сделан запрос, ждём ответа. Хотелось бы подтвердить фамилию з/к Введенского «под порядковым №71 в эшелонном списке», как он записан в «Акте смерти заключённого в пути». Дальше возможны 2 наиболее вероятных вывода:
     1) если А.Введенский в эшелонном списке действительно значится, значит он и в самом деле 2 месяца этапировался от Харькова в Казань, скончался за 3 дня до прибытия, и его тело (возможно) было передано в Казанскую больницу. Михаил Валерьевич Черепанов, работавший в Казанском Мемориале, восстановил имена похороненных из Казанской тюремной больницы за декабрь 41-январь, февраль 42-го. Их 78. Среди них не значится Введенский, хотя есть один «неизвестный». Собственно, это обстоятельство и провоцирует необходимость проверки наличия его вообще в эшелонном списке. Если он там обнаружится, то «неизвестный», вероятно – он. И тогда можно попробовать прояснить историю уже этого конкретного захоронения.
     2) если в эшелонном списке Введенский не значится, то он не был посажен на поезд, а погиб на участке Харьков-Валуйки при невыясненных обстоятельствах и значит пока мы можем только считать его «пропавшим без вести» где-то на этой траектории. Проходила она, кстати, через место, о коем в «Ведомостях выбытия и движения эшелонов» (см. выше) сказано: «сгорело в селе Бутырки – 149 з/к». История эта изучена украинским Мемориалом ещё в 90-х годах и сохранена в воспоминаниях очевидцев. Но точная цифра сообщается нам «Ведомостями»: 149 з/к этого этапа были загнаны конвоем в большой сарай и подожжены. Среди них был украинский поэт и переводчик Владимир Ефимович Свидзинский (1885-1941), арестованный в Харькове в тот же день 27 сентября 41-го года, что и Введенский и с тем же обвинением.⁵ В воспоминаниях очевидцев сохранились как раз 2 этапных партии, идущие одна за другой через несколько дней, в точности как указано в «Ведомости»: те 588 и 600 з/к. Однако, судя по всему, Введенский шёл не в одной партии со Свидзинским (они и содержались в разных Харьковских тюрьмах: во внутренней тюрьме НКВД и на Холодной Горе, и должен Свидзинский был ехать в Иркутск, а не в Казань), а с артистом Григорием Михайловичем Дроздом, того же 1904 года рождения, с той же статьёй 54-10, ч.II (пораженческие настроения и т.п.) и взятого в тот же день 27 сентября в Харькове, что и Введенский. Он-таки доехал до Казани, где и был освобождён и после войны работал диктором на Харьковском радио. Он и считается единственным личным свидетелем этапирования и гибели Введенского в пути. Он сообщил, что Введенский погиб в пути от дизентерии, но полного доверия его сообщения у родственников Введенского не вызывали, так как тот был на всю жизнь травмирован и запуган, уклонялся от разговоров на эту тему.
     Не могу, к сожалению, разделить взгляд М.Мейлаха на арест Введенского, как на ««превентивный»… практиковавшийся перед приходом немцев» в отношении неблагонадёжных и подозрительных. По его мнению, это подтверждается и тем, что Григорий Дрозд по прибытии в Казань был отпущен. Но дело в том, что эти предоккупационные акции были как раз строгим исполнением распоряжений сверху: отпускали не потому, что брали «на всякий случай», а потому что некуда было уже сажать: из-за эвакуации тюрьмы в тылу были перегружены. А по Бериевскому приказу гораздо больше заключённых в эвакуировавшихся районах должны были поэтому, наоборот, – погибнуть, а не быть отпущенными. Женщин, малолеток и бытовых заключённых, судя по рапортам тюремщиков, насчитывалось совсем немного, иногда и 10% не набиралось. А с к-р статьями поступали так, что за полгода с начала войны из 17873 заключённых в западной Украине было в тюрьмах без суда и следствия расстреляно 8789 человек (в «предложении» ЦК ВКПб ещё от 5.03.1940 оговаривалось: «применять расстрел без вызова арестованных и без предъявления обвинения»). Это половина!! И если это «превентивные меры», то и весь большой террор – «превентивная мера»?