| Пейзаж: |
пиджак. |
| |
|
| Натюрморт: |
поэт в петлице с вялым цветком. |
| |
|
| Портрет: |
лежак стоит и в себя смотрит видак видаком. |
| |
|
| Марина: |
девушка без весла, руля и тугих ветрил,
картинно — барашкам ее несть числа — свисает за край перил. |
| |
|
| Интерьер: |
притончик его души, Марина, Горький, на дне. |
| |
|
| Какемоно: |
поэт, пиши, пропал по ее вине. |
| |
|
| Пейзаж: |
колодезь, над ним журавль в левом верхнем конце,
звезда сияет, толстый журнал, синица в его руце.
Печальная повесть временных лет, летное время смут,
тревожная молодость, чад котлет, любовь за десять минут. |
| |
|
| Марина: |
причальные тумбы, шторм, парные патрули
кнехтов, отливки чугунных волн, их грохот и лязг. Вдали,
за криком чаек — Куба, очаг свободы; гордый Вьетнам.
Тревожная молодость жирных чад, бегущая по волнам,
ее бушующие в крови подвязки и пояса,
ее набухшие от любви алые паруса. |
| |
|
| Скульптурная группа: |
свояк с веслом, смотрины его марин,
вялый тритончик его души на дне прогорклых перин. |
| |
|
| Интерьер: |
перина, лежак с горшком, светлица с поэтом в ней.
Треножная юность, ручной стояк, стеченье ночей и дней.
Гренадская волость, голландская грудь саский, вафельный торт.
Дренажная полость, испанская грусть, изысканный |
| натюрморт: |
|
| |
поэт в теплице, вялый; цветы: сморщенный орхидей,
острые астры его мечты, плоские флоксы идей,
тычинки, пестики, лепестки; влажный кафельный пол,
взопрелый, рвущийся выспрь из руки, жгущий сердца глагол. |
| |
|
| Скульптурная группа: |
чужак с теслом, урина нежных педрил,
жирный питончик его души в складках дряблых ветрил. |
| |
|
| Офорт: |
костлявая с острой косой, дева с пышной косой
и бюстом, и вообще красой. Любовь и Смерть. И косой
росчерк автора. |
| |
|
| Интерьер: |
автор, он же авгур.
Тифон играет музыку сфер и ряда других фигур.
Сверчок турбирует свой шесток, пяток пластинок крутя
на тридцать три оборота: Рок, заплаканный, как дитя.
Иголка медленно едет в центр, сводя фигуры к zero.
Авгур, имеющий свой процент, ощипывает перо. |
| |
|
| Пейзаж: |
пентхауз, пен-клуб, пеньюар, пенаты, теннисный корт,
октябрь, еще один толстый журнал; еще один натюрморт:
кавказский батоно, соевый кум шоколадному королю,
мармеладный папашка, рахат-лукум вязок и сыр дор блю,
восточные сладости субмарин, низок жемчуг и перл,
мидий устриц, аркадий фрин, козий элизий жерл,
венец коллизий, случаемость сцен, пурпур бисс и тридакн.
Поэт, зегзица в его руце, десница его тверда. |
| |
|
| Витраж: |
архангел большим мечом бьется с силами Зла. |
| |
|
| Гобелен: |
олень над лесным ручьем, кусты, охотник, стрела. |
| |
|
| Жанр: |
Не ждали. Не повезло. Не уцелел. Не жаль. |
| |
|
| Барельеф из бронзы: |
поэт, стило, лавры, тога, скрижаль. |
| |
|
| Скульптурная группа: |
мудак со стилом; Пегас: конек его крыл;
лаокоончик его души в объятиях гадских рыл. |
| |
|
| Олеография: |
Лебеди. Пруд. Замок. Пастух. Овца.
Пастушка. Шашни. Сладостный труд. Утехи в поте лица. |
| |
|
| Аллегория: |
Муза, Поэт, свиток, лира, потир,
Фавн, исполняющий менуэт, клепсидра (он же клистир). |
| |
|
| Скульптурная группа: |
старик с ослом, внучек, толпа мудрил,
мелкий бидончик его души, мозги, что он дурил. |
| |
|
| Коврик: |
козел над горной рекой, егерь, козел, ружье. |
| |
|
| Панно: |
рабочий большой рукой берет Добро как свое. |
| |
|
| Скульптурная группа: |
чудак с числом, звериный оскал горилл,
черствый батончик его души, твердый, словно берилл. |
| |
|
| Аллегория: |
холм, змея, череп, его костяк,
трава забвения, сулея, свояк, забитый в косяк. |
| |
|
| Скульптурная группа: |
Олег и конь, Йорик, его лежак
двубортный в полосочку, Гельмут Коль в крапинку, Жак в ширак,
мозги в горошек, любовь в стояк, барашки в самом соку,
любовь, поэзия, нежность, брак, сбитые на скаку. |
| |
|
| Апофеоз: |
верещагин холм Жориков и коней. |
| |
|
| Триптих: |
Марина, стояк с цветком, петлица с поэтом в ней. |
| |
|
| На заднем плане: |
Жирик, Хуссейн, Лебедь и Пиночет —
четыре всадника на хорсе, и хорс, несомненно, блед.
Они въезжают в каждый чердак, таможня дает добро,
Аз Како Мыслете Слово — так бойко строчит перо,
и гонят всадники порожняк, пургу, картину, стило,
голландию, тюльку, дуру, порняк, туфту, волну и фуфло.
И гонят всадники на убой стада заблудших овец,
в них каждый — ловец словес, и любой — заблудший словес ловец,
и каждый агнец уже козел, и не отделить козлищ;
и выбрать меньшее из двух зол — не то, что из сотен тыщ.
Настали крайние времена, их вялая плоть сборит,
их скверна на дух вельми скверна, и съежен их габарит.
Они сворачиваются в дыру, черную, как сапог,
в котором мы не пыль на ветру, но грязь от немытых ног,
в котором от нас остался грибок сочащихся гноем книг,
под которым мы циновка для ног, а не мыслящий тростник. |
| |
|
| В астральном плане: |
борьба добрил с темными силами Зла,
и Роза Мира за край Курил ползет и уже сползла.
Ползут полотна Гойй и Утрилл, кредит и объем продаж.
За край сползает святой Кирилл, Мефодий тоже; туда ж —
кефир мелодий, рассол марин, соус тартар гобелен;
Рим расползается и Турин; ползет плащаница. Тлен.
Плесень Сыра. Лишай. Грибок. Ссохшийся майонез.
Дежурное блюдо Гибель Богов с прокисшей лапшой словес... |
| |
|
| По жизни: |
просто чердак снесло, ногу свело, вспарил
вонючий кончик его души, мастырки, что он скурил.
И не натюрморт, не барельеф, — слепой газетный офсет:
"...с прискорбием...", "...и выражают родным...", петлица, и в ней поэт. |
ШЕПЕЛЯВЫЕ ШТАНШЫ
по шлучаю утраты жуба
(первого правого нижнего режтша)
Жа што, жа што, жа што, жештокая шучьбина,
у шкромного певтша ты вырвала режетш?!
Будь я Пракшитель — им я б вышек ишполина,
но я проштой Орфей, ишшякший как певетш.
О, што ошталошь от повешы-жижнелюба?!
Ах, ешли б ничего! Но, к вяшчему штыду,
ошталашь лишь дыра, лишь яма вмешто жуба,
и шкоро я в нее, ражверштую, шойду.
Штыдишь, шедой Жоил, дыры швоей пожорной.
Твой выпавший режетш шучь выпад жлой шучьбы.
О, Мужа женштвенная! Шукой поджаборной
шкули и жавывай! Бешплодны и шлабы
штаранья шкрыть ижьян в уштах у жлачоушта.
ушами пышными. Мучичельный конетш:
жамешто шладких грёж — лишь кишлая капушта,
вжамен игры штраштей — рашкишший огуретш.
Ошталошь лишь топить тошку на дне штакана
былому шкакуну ижышканных кровей.
Кто штанет нюхать наш, о Рожа бежуханна?!
Кто штанет шлушать наш, бешклювый Шоловей?!
Вотшче вживать к жвежде и приживать Пегаша
от Гратшии швоей, и рватьшя на Парнаш.
Ишшяк Каштальшкий ключ, прокишла проштокваша,
шточилошя штило, шпишалшя карандаш.
Alash! Alash! Вотшче штруитшя Иппокрена —
уж шлуху моему ея не шлышно штруй,
ижмену мне шулит жештокая Камена,
тшикуты полн ея пошледний подшелуй.
Божештвенной в шебе мужики я не шлышу.
Я штал живой мертветш в повапленном гробу.
Шполжает по челу кладбишченшкая крыша,
шкребя когтями шлух... Нет! Это я шкребу!
Ужашен пучь во чме прижижненной могилы,
бежжубого певтша к бежношой штрашный пучь.
Напрашно напрягать шлабеюшчие шилы:
иж ямы не доштичь парнашшких горних круч,
иж беждны не вожжвать. О, ужаш! Ужаш! Ужаш!
Где пжежде штол был яштв, там ныне гроб штоит,
где пжежде был режетш, яжык полжёт нажужу,
жаждвоен, как и ты, ижмученный пиит.
Угашнувшая штрашть шердетш не обжигает,
подёрнулошь жолой жгоревшее огнём.
Штареюшчий Эжоп шчихи швои шлагает
к штопам Прекрашных Дам, не шохнушчих по нём.
Я в шилах лишь шипеть, полжя, mesh damesh, жа вами:
мне нечем укушить, не то што ишкушать —
я ж был библейшкий Жмей, я ишкушал шловами...
Где жало, Шмерчь, твое?! Я штал бы им пишать!
05-06.02.1999 года, Москва
ПРЕДЕЛА НЕТ
(поэма без героина)
Конный с депешей и пеший с иконой вышли из пункта
А. Исходя из этого пункта, строим апорию
типа зеноновой: кто из двоих — пеший ли, конный путник —
раньше войдет в пункт Б и, влипнув в эту историю,
бюстом своим или урной займет достойную нишу.
Пеший с иконой — добрый и тонкошеий,
конный с депешей — гордый, жестоковыйный,
и между ними нет никаких отношений
кроме указанных выше — и тех, каковые,
пешие и скаковые, будут изложены ниже.
Есть у обоих свой бзик, таракан, пунктик и коник,
каждый по-своему идеалист и романтик.
Ну, например, объект № 2, пеший с иконой,
походя любит завязывать — пить, отношения, бантик,
все, что можно завязывать снова и снова.
№ 1, то есть конный объект, с депешей
едучи, любит, напротив того, разрубать узел —
скажем, от бантика, что завязал пеший,
гордиев, слов, отношений — словом, любые узы,
беззащитные перед мечом или словом.
Пеший с иконой — Петров, Петефи или Питер О'Коннор,
Дерсу Узала, Низами, Карамазов или безумный Евгений —
идучи пешно с тощим сидором да иконой,
одолеваем попутно целым сонмом сомнений,
искушений, страстей, тайных и явных знаков.
Конный с депешей — Сидоров, Сид или Сидни О'Шеннон,
Петр, Чингисхан, Долгорукий или безмозглый Буденный —
будучи на коне, ни в чем совершенно
не сомневаясь, успешно едет и едет, как заведенный;
путь его сам себе равен и одинаков.
No неспешный не понимай, какой его люди
Number One проскакал верхами суконь намедни
тяжело-звонко в полуденной злой полуде
или в полуночной тьме всенощной, или в обедню,
чьи следы он пытает, скаканье потрясное слышит.
No исконный же даже и знать не желает,
кто там низами, огородами, как Котовский,
чешет босыми сырую кожу родного края,
этакий Number Eleven, неведомо кто таковский —
это его в походном седле не колышет.
Так пунктуально конник в бекеше и пешка в посконном,
перемещаясь по клеткам пространства и тратя время,
движутся к пункту Б разным путем, поскольку
путь их один, но пути различны. Но в то же время
исповедимы пути их Автору Текста.
Он вездесущ и всеведущ — на то он и Автор
этой апории — типа Зенон или Фурье, но в ряд ли Эйлер?
Он считает суммы рядов после каждого единичного акта,
то есть каждого шага путников, еле-еле
продирающихся через Вечность, как через тесто.
Это способ сравнения бесконечно малых
сих, от сих и до сих из последних сил бредущих
сквозь квашню Бесконечности из пункта 'Алиф
к пункту Ба, где их Ка и Ба сольются в Сущем
при условии, что ряды не гармоничны,
ибо Гармония Сфер и сходимость рядов к пределу
несовместны, как гений с присущим ему злодейством.
К сожалению, Автору Текста нету дела
до изложенных фактов. Бесконечно впадая в детство,
он давно куку, и все ему безразлично.
Он подписался на это не глядя в Текст Контракта,
наспех составленного на языке суконном —
и вот два Исполнителя чешут теперь по тракту —
конный с депешей тыкву и репу пеший с иконой,
а Заказчик чешет свое Сверх-Я грибами и улетает, улетает.
В Тексте Контракта множество пунктов вроде
А и Б, непонятных, опасных, лишних, глупых, обидных.
Добрый с пехотой в эти пункты не входит
и не въезжает в них гордый с копытом.
Договорной же цены ни один из троих не знает.
Акции в пункте П прошли довольно успешно.
Акции в пункте М упали на десять пунктов.
Чешут мимо обоих конный и пеший,
курса не ведая, цены с целями спутав,
счета не зная и прочих своих реквизитов.
Катит их по пути, словно вихрем гонимый пепел,
водит и крутит, будто ВОХРом голимый фуфел,
путает в складках местности, непонятках скидок и петель
времени, в мелких сборках встречных чертовых кукол,
в крупных разборках и стрелках местных бандитов.
Незабвенный № Ка, то есть пеший с его иконой,
изображаемый в виде человека, положившего себе на голову руки,
уходя путем не простясь со своей законной,
по дороге озяб душой, как котомка иссох в разлуке
и каналы слезные сургучом печали законопатил.
Несравненный № Ба, то есть конный с его депешей,
изображаемый в виде птицы с человеческой головой и руками,
смесь Ганеши и, может быть, Гильгамеша,
по пути пообтерся, словно катимый камень,
затвердел, как Геракл или бивень Ганапати.
Икононосец Ка, гостиннодворец-дебютант, зеленый любитель,
дилетант, доброволец-дружинник, пользует софтхаляву,
грузится с содроганьем, боится жать на Delete'е,
водит курсор исключительно стрелками "влево"-"вправо"
и даже в мыслях не смеет обращаться к Автору Help'а.
Конногвардеец Ба, драконоборец-инструктор, седой ветеран, профи,
спецназовец от рожденья, сэнсэй, типичный самец "Альфа",
жмет на гашетку Enter не моргнув глазом, не поведя бровью,
макросы и хоткеи ему по полному кайфу,
но и ему неведомы помыслы Аввы Гейтса.
Пеший чернец в дебюте идет по полям е2-е4,
конник, белая кость, в эндшпиле едет f6-g8,
замерли все стрелки и неподвижны гири,
и уж который год все та же поздняя осень,
и все еще далеко до Рождества. До Христова.
Черная пешка Ка бредет, над головой заломивши руки,
бледный, как мел, конь Ба летит, щебеча по-птичьи.
Лезут на белые стены, падают в черные люки,
ломая ногти и перья, меняя суть и обличье.
Анкер Тика застыл. Его не гамбит. Вечный шах. Снова и снова
хода нет. Формула вечной жизни.
Вечная кода. Пат. Метакод бесконечной смерти.
Путники по уши вязнут в бескрайней дорожной жиже.
Итеративный процесс крутит ими и вертит,
не отпускает. Спит интерактивный викарий.
Белая фишка F копытами бьет стаккато,
лунку на ногте пространства долбит пешнёй поспешной.
Черная метка F # тянет две тысячи тактов —
стылое время стоит в полынье оконной кромешной.
Музыка Сфер Долби в отказе, в полном бекаре.
Юзер Чайник Ка в отчаянии тычет в икону
Netscape Navigator, добиваясь от Сети коннекта.
Злобный чужестранец Сет приходит в обличье Тифона,
и огромный змей Апоп, его Ctrl-Alt Ego,
выкачивает всю информацию с сайтов подземного Нила.
Хакер Бадиез в онлайне пришпоривает Internet Explorer,
вне себя от ярости педалирует No Self Ctrl,
на удаленном сервере ищет он бури, но вскоре
понимает, что эскапизм — не выход даже через Esc, и скорбно
наблюдает на мониторе Tab rasa, и ничто бедняге не мило.
Оба узника совести, времени и пространства,
Агасферы превратно понятых веры и долга,
с недостойным лучшего применения постоянством
пребывают в пути бесконечно, т. е. сколь угодно долго,
потому что ряды не сходятся, и Автор апорий
не замечает разницы между путем и целью,
черепаху все время спутывает с Ахиллом,
потребляя купно спорангии и мицелий,
что само по себе, может быть, весьма нехило,
но ведет к постоянной путанице категорий.
И выходит, по жизни Ба — это Ка в натуре,
а посмертно Ка, этот Ба в глухом отказе,
в полной несознанке, сидя на травке и политуре,
крутит, не отходя от наборной кассы,
колесо ротационной машины кармы;
но по карме невроз отказа порождает контрактную прозу,
переводит на суконный язык казенную бумагу,
а психоз абстиненции — просто ранняя стадия метемпсихоза,
вроде куколки перед вылетом имаго,
перед улетом в сатори, на ловлю воздаяния и кары.
Хефтлинг № Каф, бывший пеший Ка, а ныне павший;
хефтлинг № Бет, бывший конный Ба, а ныне в Бозе
опочивший; и заваривший всю эту кашу
Автор Текста, ныне с катушек вовсе
на обочину съехавший прямо из левого ряда,
остаются с нами вечно живым примером,
расстаются с нами вечно с немым укором
всем первопроходцам, скаутам и пионерам,
всем берсеркам, питающимся мухомором,
всем скитающимся и странствующим где не надо.
Но живые примеры, равно как немые укоры,
никого ничему не учат, ничем никого не тревожат.
И ползут по свету, как плесень, как грибы-мукоры,
пешеходы и конники, словно их что-то гложет:
ведь никто бы не ерзал, если бы не зудело.
И выходят один за другим из пункта А ходоки с иконой,
каждый день выезжают в пункт Б ездоки с депешей,
ибо сказано было многозначительно: esse homo,
но бо сказанное малосущественно и никого не утешит,
не утишит зуда познать концы и пределы.
Ибо сказано было многоканально ящиком: esse Omo,
то есть полный Омм, Чистотайд™, абсолютный Лотос,
ибо чистый одеждами, духом и плотью в пути как дома,
без секстанта и компаса, просто съев поганку, вычислит locus
standi: широту, долготу, высоту над уровнем моря.
Но никто не узнает, когда случится конец света, сбой системы,
Пресловутый Рагнарёк, Разборка Богов, последняя черная месса.
И Великий Змей Чингачгук вотще крадется с тотемом,
и напрасно Черный Шакал Анубис бежит с secret message:
их усилия бесполезны в рамках апорий.
И никто не узнает, где стоит тот предел искомый,
мертвый город Б, в который столь безуспешно
бедный Каа Ка, шипя, ползет с иконой
и Кабаки Ба, визжа, бежит с депешей —
поползновения их бессмысленны и не в кассу.
И неважно, что шакал никак не догонит удава,
Важно то, что оба чего-то явно не догоняют:
например, что путь важнее, чем цель, или честь и слава,
или законы джунглей и то, чем их заменяют;
и что они одной крови — это знать вообще дано лишь Анкасу,
то есть Автору Теста на резус-фактор и группу крови,
Демиургу с двоичной логикой бандар-лога.
Назови это Верой, Надеждой или Любовью —
все равно это путь, а путь недоступен Богу:
нету в вечности карстов — времени, нет резерваций —
места — в бесконечности. Нет лакун — страстей и желаний —
у Всемогущего. Дао — путь обезболенного скитальца.
Это знает с рождения последний теночтитланин,
приседая с последней каце, стиснутой в потных пальцах,
по дороге от Ку до Кю — пешком или на пепелаце.
"Путник! По дороге из Содома в Гоморру
и обратно — не оглядывайся, лучше съешь пуд соли.
И вперед не смотри. И не стой столбом. На всходы, споры,
плевелы греха — по Авторской, т. е. доброй воле —
только огненный гриб, только жидкий огонь и сера".
Все путем. Одни изначально входили в группу риска,
а другим достается лот целыми выйти из пункта
С и не войти в пункт Г, а по пути не оглядываться и низко
кланяться под струями огня — как будто
чем-то лучше серы с солью участь Агасфера:
суета и томление духа, беспредельный удел дороги.
Одинокому путнику вслед никто не кричит, не смотрит,
и сойдя с порога, вновь не стать ему на пороге.
Ка и Ба безучастно бродят порознь по царству мертвых,
прах своих мертвецов пепел мертвых хоронит.
Из Содома с Гоморрой спасется путник-огнепоклонник.
Все проходит. Все одно к одному. Прах к праху.
Только путь не проходит. Никто не проходит. Ни пеший, ни конник.
И Ахилл никогда не догонит свою черепаху,
Просто оба они по-черному гонят, гонят, гонят.
Вот такие вот пироги с грибами, милейший Автор Теста
вот такие споры — о смысле жизни, ее цене и цели,
вот такие спорангии времени и мицелии места,
вот такие рифы, банки, скалы и мели,
вот такие мысли по поводу и базар не по делу.
Вот какие гифы плетут бесконечную плектенхиму дороги,
вот какие мифы бытуют в племенах кочующих псилоцибов,
вот какие Кафы и Беты свидетельствуют о Боге,
вот какое Ка и Ба говорят Ему спасибо
за такие апории, сводимые к беспределу.
26-30.05.99, Москва.
Глоссарий
( в порядке появления в тексте)
1. Апория (корректное произношение — апория) (греч.) — трудная или неразрешимая проблема, связанная с возникновением противоречия, наличием аргумента, противоречащего очевидному. Одна из наиболее известных апорий, принадлежащая древнегреческому философу Зенону, «Ахиллес», в которой утверждается, что Ахиллес никогда не догонит черепаху, в сущности, обосновывает невозможность движения.
2. Number One (англ.) — букв. «первый номер», самый главный, самый известный, вообще самый-самый.
3. Number Eleven (англ.) — букв. «одиннадцатый номер». «Одиннадцатым номером» — пешком, на своих двоих. Сугубо русскоязычная идиома.
4. 'Алиф — первая буква арабского письма.
5. Ба — вторая буква арабского письма.
6. Ка — в египетской мифологии один из элементов, составляющих человеческую сущность. По некоторым источникам («Тексты саркофагов», «Книга мертвых») — жизненная сила и двойник, «второе я», рождающееся вместе с человеком, духовно и физически функционирующее вместе с ним как при жизни, так и после смерти и определяющее его судьбу. Изображается в виде человека с руками, согнутыми в локтях и положенными на голову.
7. Ба — в египетской мифологии один из элементов, составляющих человеческую сущность. По некоторым источникам («Тексты саркофагов», «Книга мертвых») — воплощение жизненной силы человека, продолжающее существовать и после его смерти. Обитая в гробнице и оставаясь в полном единстве с умершим, Ба может отделяться от тела и свободно передвигаться, оно совершает «выход днем» из гробницы, поднимается на небо и сопутствует человеку в загробном мире. Ба осуществляет все физические функции человека: ест, пьет и т. д. Изображается в виде птицы с головой человека.
8. Ганеша (Ганапати) — в индуистской мифологии «владыка ганы» — божеств, составляющих свиту Шивы. Изображается с человеческим туловищем, большим шарообразным животом, четырьмя руками и слоновьей головой, из пасти которой торчит один бивень. По одной из версий пуранических мифов, Ганеша сам отломал себе бивень, сражаясь с великаном Гаджамукхой, и бросил его в своего противника. Бивень обладал магической силой и превратил Гаджамукху в крысу, которая стала ездовым животным (ваханой) Ганеши.
9. Гильгамеш — герой шумеро-аккадского эпоса (Г. — аккадское имя; шумерский вариант — Бильга-мес, что, возможно, значит «предок-герой»). Характер его странствий, подвигов и побед над чудовищами позволяет предполагать, что он в какой-то мере послужил прототипом Геракла.
10. Итеративный процесс — процесс, в котором используется многократное повторение какой-либо математической операции.
11. F — буквенное обозначение ноты фа.
12. Стаккато — отрывистое, короткое исполнение звуков голосом или музыкальным инструментом.
13. # — знак альтерации, диез. F # — фа диез.
14. Сет (Сетх, Сутех). — в египетской мифологии бог «чужих стран» (пустыни), олицетворение злого начала. Изображается в виде человека с длинным тонким туловищем и головой осла.
15. Тифон (Титон) — в греческой мифологии хтоническое чудовище, сын Геи и Тартара. У него сто драконьих голов, верхняя часть туловища человеческая, а нижняя состоит из змей.
16. Апоп — в египетской мифологии огромный змей, олицетворяющий мрак и зло, извечный враг бога солнца Ра. Когда ночью Ра начинает плавание по подземному Нилу, Апоп, желая погубить его, выпивает из реки всю воду. В повторяющемся каждую ночь сражении с ним Ра побеждает и заставляет его изрыгнуть воду обратно.
17. Alt Ego — искаженное Alter Ego (лат.) — Второе Я.
18. No self control (англ.) — нет самоконтроля, потеря контроля над собой.
19. Tab rasa — искаженное Tabula rasa (лат. идиома) — чистый лист.
20. Агасфер (Вечный жид) — персонаж позднесредневековой западноевропейской христианской легенды, еврей-скиталец, осужденный Богом на вечную жизнь и скитания за то, что он отказал Иисусу Христу в кратком отдыхе на его пути на Голгофу под бременем креста.
21. Спорангий — орган размножения у некоторых растений, в т. ч. грибов, в котором образуются споры.
22. Мицелий (грибница) — основа вегетативного тела грибов, представляющая собой систему тонких ветвящихся нитей (гиф), находящаяся на поверхности субстрата, где живет гриб, или внутри него.
23. Абстинентный синдром — болезненное состояние, развивающееся у наркоманов при прекращении приема наркотика.
24. Метемпсихоз (греч.) — перевоплощение души после смерти тела в новое тело растения, животного, человека, божества. Представление о метемпсихозе характерно для индийских религий (сансара, карма), орфиков, пифагорейцев.
25. Имаго — заключительная стадия индивидуального развития насекомого.
26. Сатори — в некоторых индийских религиозно-философских системах — просветление.
27. Хефтлинг (нем.) — заключенный.
28. Каф — одиннадцатая буква еврейского письма.
29. Бет — вторая буква еврейского письма.
30. Берсерк — у древних скандинавов воин, приводящий себя для битвы в состояние безумия путем употребления галлюциногенных грибов.
31. Мукоры — грибы класса фикомицетов. Некоторые вызывают болезни растений (серая гниль початков кукурузы), животных и человека (мукоромикозы легких, мозга и др. органов).
32. Ecce homo (лат.) — се человек.
33. Locus standi (лат.) — точка стояния, место нахождения.
34. Рагнарёк — в скандинавской мифологии гибель богов и всего мира, следующая за последней битвой богов и хтонических чудовищ.
35. Анубис (Инпу) — в египетской мифологии бог-покровитель умерших. Изображается, в частности, в виде черного шакала или дикой собака Саб. Древние греки отождествляли Анубиса с Гермесом — вестником богов, покровителем путников, проводником душ умерших (психопомпом).
36. Secret message (англ.) — секретное сообщение, тайное послание. В современной культуре имеет смысл некоторого сообщения, в неявном виде (например, «между строк») или закодированной форме содержащегося в тексте, изображении, аудио- или видеоматериале и др.
37. Анкас — колющее орудие типа небольшого багра, используемое погонщиком для управления слоном.
38. Дао — одно из основных понятий китайской философии. По Конфуцию — «путь человека», т. е. нравственное поведение и основанный на морали социальный порядок. В даосизме имеет универсальный онтологический смысл.
39. Плектенхима (ложная ткань) — ткань, возникающая путем переплетения гифов при образовании органов спороношения грибов.
40. Гифы — микроскопически тонкие нити, из которых формируется вегетативное тело (грибница, мицелий) и плодовые тела грибов.
41. Псилоцибы — грибы, содержащие галлюциноген псилоцибин (этот галлюциноген содержится также в некоторых других грибах: красном мухоморе, рожках спорыньи и др.)
ПЕСНИ НОВЫХ РУССКИХ ЗАПАДНЫХ СЛАВЯН
(два римейка из советской эстрадной лирики)
1. Услышь меня, красивая
Услышь меня, хорошая
Сл. М. Исаковского
Муз. В. Соловьева-Седого
Услышь меня, красивая,
Услышь меня, хорошая,
Еще не вся "черемуха"
В твое окошко брошена,
Еще не весь калашников
В упор в тебя разряженный.
Встречай однопарашников,
Пока я сам посаженный.
А как сбегу, непойманный,
Готовь венок со свечкою:
Две-три обоймы полные
Еще найдется к стечкину.
Еще один в макарове
Патрон последний светится,
На крайний случай светится,
Чтоб там с тобою встретиться.
07.03.1999 года, Москва
2. За дойною околицей
За дольнею околицей
Сл. Г. Акулова
Муз. Н. Будашкина
И были три свидетеля,
А также два защитника,
Судейская коллегия,
Ответчик да истец,
Поскольку, дело прошлое,
Там было дело тухлое,
Обычное гражданское,
Развод или раздел
Совместного имущества,
Детей, курей и денежек,
А может быть, Германии,
А Польши, может быть?
А может, сфер влияния
И рынков сбыта-крадена,
Или еще какая там
Расстрельная статья,
Ну, там, измена Родине
С какой-нибудь хорошенькой
Особо тяжкой бабочкой,
А то и с мужичком,
А то и с сигуранцею,
А может, дефензивою,
Интеллигентным сервисом
И хамским цэрэу,
А то и подстрекательство
К свержению державия
И разжиганье розницы
Национальных лиц.
Но в Сфере Сбыта Родины
И рынков недержания
Больших гигиенических
Пакетов гэкао
Такие корпоррупции
Трансмежнациональные,
Такая конкуренция
Опциональных лиц,
Трефные макашерные
Стрельцы жидочеченские,
А пуще беловежские
Ребята от Сахи,
Тутэшние и пришлые,
Такие суки дошлые,
Такие либеральные
Позорные волки,
Такая трансценденция
Валютной конституции,
Такое разделение
Ветвящихся властей,
Такие нефтепроводы
На пенсию и кладбище,
Такие наркодилеры,
Такие вэпэка!..
И было три свидетеля,
И вот уже их нетути,
Истец автоответчику,
Теперь ищи-свищи.
И дело было тухлое,
А стало дело кислое,
Но это дело ушлое,
Такие, брат, дела,
Такие, в рот, привычные
Обычные гражданские,
Как, скажем, в восемнадцатом
И промолчим сейчас.
24.03.1999 г, Москва
* * *
В сорок третьем году, уходя, он просил: "Посмотри,
что, пацан, в двадцать пятой больнице? Фашисты? Свои?"
В пренатальном плену находясь, я не мог отвечать.
Но теперь, приводясь на маяк позывного "03",
я ушел в этот поиск и, выйдя в эфир до зари,
нарушаю глухую радиомолчанья печать:
— Самаренков, сапер, инвалид, пациент, конвоир,
как лунатик бродящий в ночи по палате, сипя,
спящий стоя и сидя, а лежа сползающий в смерть!
В двадцать пятой больнице засели примерно свои,
только б лучше уж, верно, чужие... Уходим! В себя,
и чем глубже, тем лучше, тем выше твой шанс уцелеть.
Маскируйся под мертвого, пленные им не нужны:
на живого приходится выдать баланду и хлеб,
а у них безразличные очи, голодные рты,
дети, жены и внуки, и тещи — почти пол страны,
их оклад так ничтожен, обход так поспешно-нелеп
и таблеток так мало на всех — так зачем же им ты.
Отходи, Самаренков, здесь всюду засели свои
круговой обороной противу любого врага
и стоят они на смерть, поскольку стоят на своем.
Здесь цветы не цветут, по ночам не поют соловьи,
не живут пациенты и летом не тают снега.
Я сказал тебе все, отвечай, Самаренков, прием!
Самаренков молчит на девятом десятке своем,
без штанов и кальсон колыхаясь над грязным судном.
Ягодицы его, словно сидор солдатский тощи,
отвисают морщинистым неаппетитным тряпьем
под истерзанным жизнью и жидким поносом гузном.
Он ушел в сорок третьем, и нынче — ищи, не ищи, —
он ответил за все, инвалид, конвоир, пациент:
за войну и за мир, ревматизм, диаррею, базар,
за отсутствие денег и воздуха, сил и родни.
Я еще не родился. Он скоро умрет. Правды нет.
Он спросил в сорок третьем, и я с опозданьем сказал:
— В двадцать пятой свои! Отползай, Самаренков! Они!..
Боже правый! Его, да и этих своих сохрани!
Или как там? "...лами, лами, савахфани!"
03-15.06.99, Москва.
* * *
Толкаясь шестом и сплывая за мысленный мыс,
примерно в седьмом ты промерил фарватер искусства.
В обросшее днище толкнулась глубокая мысль,
что в светлые ночи из омутов смутные чувства
всплывают по саммитам. Явь обрела моноритм
больших иноформ, проскребающих днищами банки.
Стада инотавров сплываются в наш лабиринт;
их лики, оправлены в длинные, блик, инорамки,
дрейфуют, как некий языческий иконостаз,
гигантскими мантрами рея на скатных глубинах
жемчужных течений и отмелей. Сетчатый страз
фасетчатых глаз их личинок, икринок, любимых,
их зубчатых жвал проедает густой кислотой,
желудочным соусом, джюсом пробелы в проблемах,
и четные пятна пленяют своей простотой
и яркой коррозией в точках контактов и клеммах.
Пахтаясь веслом и срываясь в немыслимый визг,
примерно в седьмом ты проверил праматерь колене.
В обрюзгшее брюхо пихнулась набрякшая мысль,
как, в сущности, членистоноги по духу коллеги,
сколь кольчаты черви интеллектуазных кругов,
тревожащих мертвою зыбью фарватер культуры,
когда караван презентаций — одна за другой —
идет по мэйнстриму, подъемля фуршет на котурны.
В такую путину здесь цедят богатый улов
дурачков усоногих и прочего зоопланктона,
чья фосфоресценция в гуще питательских слов
мерцает сытнее гнилушек Дидро и Платона,
и просто не светит Вольтер и не катит Мольер,
фильтруясь в пластинах культурграциозных корсажей
насквозь улетарных постконцептуазных маньер,
пастозных модернов, жюльенов и др. вернисажей.
По темным глубинам сплывают то вдруг косяком,
то поодиночке гигантские, блеф, хироманты.
Эсхатологический вывод пока не знаком,
но скатологический зреет и, став на пуанты,
натужливо рдеет, кряхтя набухающим ртом,
в стремлении сделать Как можно Большое искусство
по Гиннесу вкупе с Бедекером, чтобы потом
гигантские монстры питали высокое чувство.
Качает по соросам шмидтовых грантодетей,
культуромультуре сулится невиданный нерест,
блефускоискусство всплывает наверх без затей
на корм быкотаврам фронтиров, блиц, русских америк.
Худым паганелем болотных блатных пузырей
по тинистым заводям ловко скользят иномерки.
Бомбаж, барботаж, эпатаж, бормотанье, амбрей,
вулканы и гейзеры, грязи, мультурфейерверки.
Усатый блювал, выходя из несметных глубин,
фильтрует обзор вислоногого мелкого криля.
Мы скоро узнаем, кто был особливо любим —
Белинский, Вишневский, Зудим Степанцов, или… или
мы носом учуем, кто двигал мультурный прогрыз
и кто оглашен контрацептом жантильного шарма,
помазан китовою амброй и мускусом крыс
и — чем еще мажет своих шестерней инокарма.
Цепляя стилом и дрейфуя в безмысленный стиль,
к примеру, в Таро и, во-первых, в форматы Госцирка,
эскьюзство обходит кругом симплегады и сцилл
на стройных котурнах, на ловких пуантах, на цырлах.
Оно устремляется в ясли больших иноферм,
к гигантским жюльенам, пельменям, хинкалам и мантам.
Сирены поют над молочными стоками терм,
Цирцея манит бархатистым искусным bel cunt'ом,
глубоким, как счастье. Кисельны его берега
и илисто дно, и извилисто русло, как нечто.
Вступает туда, где еще не ступала нога,
искусство, плацебо, бессмертно, прекрасно, блин, вечно.
06-14.06.99, Москва.
* * *
Это просто повесть временных лет,
да и я отнюдь не монах Бертольд Шварц.
Не хватает пороху, Бертольд Брехт,
шваркнуть летопись оземь — и делу швах.
Это поиск проса простых надежд
на запасный выход из этих нор,
экспедиция в точку «незнамо где»,
безнадежный побег от крысиных морд.
В этом хадже пища таро и ямс.
Трехгрошовому оперу Мекка — нож.
Как серпом по крышке, где стол был яств.
Криштальнахт — это просто такая ночь,
вроде варфоломеевской. Крысолов
вроде гаммельнского сунул дуду в мышьяк
и извел из времени свору слов,
а что из смутного — так он и сам смутьян.
И я такой же бременский музыкант,
не осел, не пес, но изрядный гусь.
Добавляя в печень себе мускат,
я готовлю свой пашквиль наизусть,
придавая горечи длимый вкус,
выдавая пряность и бренный блеск
за какой-то неопалимый куст,
а это просто повесть беременных лет.
Это слышен посвист ременных лент,
намотавшихся сдуру на барабан,
и ни тормоза здесь, ни реверса нет,
только свищет бешеная судьба.
Там, где травит сорванная резьба,
пар выводит песни пламенных лет.
Этот вой способен свести с ума,
да какой там — просто свести на нет.
Но это просто песни плазменных лет,
мертвой веры, выгоревшей в золу,
да и сам я вовсе не Бертолет,
чтоб добавить соли взрывному злу.
08.11.99, Москва
