|
|
|
1. Cчитаете ли Вы себя авангардистом, и если да (нет), то почему.
Лет бы 20 назад, думаю, посчитал бы. Лет 40 – безусловно, если б только осмелился. Т.е. если бы позволила скромность. Сейчас – пожалуй, не знаю. Всё просто: просто всё зависит от того, что конкретно понимать под словом «авангард». Как обычно, простота и есть самое непростое. Кстати, это ясно понимают как раз сами авторы этой вот анкеты – судя по тому, как она составлена. Но вообще-то авангардистами вроде бы не так считают себя (считаются) или не считают себя, как являются. Или не являются. Авангард, авангардизм – дело на самом деле практическое. Как и всё, наверно, в искусстве.
2. Кого из литераторов начала - конца XX века (ряд имен) Вы считаете авангардистами.
Прежде всего - Маяковского.* Понимаю, что авангард, таким образом, понимаю довольно традиционно. Не беда, как мне кажется. Но, конечно, не одного Маяковского.
3. Что Вы понимаете под термином «авангард»:
а) новаторство, экспериментаторство;
б) литературное и художественное направление, сложившееся в начале ХХ века;
в) литературную традицию, возникшую в начале ХХ века и активно действующую в настоящее время;
г) другое.
А, б, в. Хоть и без г, очевидно, не обходится.
_______________________
*«Метр курим, два бросаем…» Опозорился-таки Владимир Владимирович (тот еще) с соввластью, тут с солженицынским зэком не поспоришь. И от этого у нас много чего. Пример: едва ли поголовно все уж так слышат Пушкина. Но вряд ли кто в этом сознается - кто дорожит репутацией. В том числе сознается и самому себе. А Маяковского не слышать - что-то вроде заслуги. «Никто не похвалится, что алгебры не знает, а что меня не знают – хвалятся…» Во всяком случае, так бывает - тем более, что тут мигом сложится и целая идеология борьбы как раз с этим самым известным всем авангардизмо-формализмо-модернизмом. Дела у нас традиционно хлебного и не требующего не то что там с л у х а, но вообще ничего – кроме всё той же идеологии, а она – идеология-то – как известно, не так продукт деятельности мозгов, как их качество. Идеология – дело долгое.
Хвост либо есть, либо его нет. То же и со слухом. Поэзия Маяковского, поэтическая (не политическая) позиция Маяковского - самый очевидный и доказательный, классический пример этого самого авангардизма. Кому не так – с тем, боюсь, об авангардизме толковать = толочь воду в ступе.1
Хотя, возможно, дело не только в том или ином индивиде, но и в том или ином моменте истории, т.наз. эпохе. Хорошо, например, мне: мой момент - с после Сталина, как раз то самое «время стихов». Которое помнится временем не так всё-таки стихов, как их острой нехватки, необходимости. Возможно, тут и личные авторские аберрации - у меня получаться что-то стало уже к концу 50-х. Зато уж необходимость эту распробовать довелось на совесть и на себе, и не только. Изнутри и со стороны.
(Лишний раз скажу, кстати: не могу не удивляться расхожей чуши: «романтики», «идеалисты наивных 60-х» и т.п… Если ты такой умный - чего ж тогда ты не такой богатый? Если вы такие вот у нас - умудренные, в отличие от них нас, смешных, убогих и наивных, чего же у вас так получается? Так вот так себе... Так вот не смешно...
«Романтики» эти, «наивные идеалисты» и т.п. - они же не на дури какой работали, не на балдеже, не в бессознательном состоянии - в отличие от тех, кто только что перед ними успешно подвизались на дури казенной, более или менее сталинском энтузиазме. В том числе стихописательном. Как раз наоборот. Искусство 60-х - оно, случалось, и лет по 10 поскрипывало, и больше кой у кого, пока наладилось. Кино хотя бы. Или кто-то те же художники. Зато наладилось, так наладилось.)
В том-то и дело, что возиться-вгрызаться приходилось на совесть, и эта-то напряженная непрерывная возня и вгрызание и была самое оно, самый он – модернизм-авангардизм и т.п…
Понятно, что три слова – авангардизм, формализм, модернизм - не могут быть абсолютно тождественны, не то, наверно, их было бы не три, а два или одно. Но это – говоря вообще. А если по существу, то острей, необходимей и понятней всего слово авангардизм слышалось именно в этой тройке. И значило оно заодно с остальными просто н е т а к о е. Не такое искусство, как перед тем, не липовое, не соцреализм, не удушливое. Не окоченелое, а живое. Диссидентское - верней, искусство-диссидент. Искусство э п о х и в о з р а ж е н и я. И не ради спора, не чтоб тебе выступить возражения, а именно что по самому по существу... Чтобы было так, как само искусство хочет, хочет, а ему не дают. Как и никому не дают. Как дело требует, а не как начальство велит.
О такой полноте-ясности звучания позаботилась сама руководящая-направляющая Партия, исправно заключая эти слова в кавычки и привешивая к ним еще одно слово - зато слово: буржуазный... Это уже поздней пойдут творческие поиски, изыски - при мне на каких-то посиделках 91 в Литинституте Степанцов, поднапрягшись, выдаст эпитет посвежей: к у х о н н ы й авангард, буйной плесенью расцветший в 60-е годы... А в те самые 60-е подобная инициатива вряд ли бы приветствовалась. Да и правильно, наверно - ну куда, действительно, с такими-то силами... Я писал уже: это Ким говорил о теплых кухнях 70-х. В авангардные же 50 - 60-е кухня была как раз не место: кухни практически были сплошь коммунальные... Это он хотел сказать самодельный, самодеятельный авангард. Не из литературного института… Не хуже того, как технический служащий, не осилив и лаборантской ступеньки, а двинув в гору по партлинии и в момент (нужный) одемократившись, тужится свысока глядеть на завлабов…
И что характерно и особенно восхищает - куртуазный Степанцов явно оживил зал, аудиторию своего литературного института. Раздалось некоторое солидарное хлопанье крыльями. Через год - два - сколько-то этот именно курятник и рассядется по редакционным шесткам, всяким местам - это и будет действующее общественное мнение, редакционная политика, практика, даже наука... И опять же, что характерно – во всей пере-пост-перестроечной каше и свалке клуши всех полов усядутся однако плотненько и по-своему дружненько, вполне по-старинному – фиг пропустят – говорю по собственному опыту. Новые кадры в чудесном, в сущности, согласии со старыми. Мелочь (нет, нет: не в том смысле - крупнейшее же явление: поэзия Кедрова, Степанцова, Жданова, Парщикова...), а приятно: есть, есть что-то судьбоносное в этом эпизоде для нашего авангарда – на эти 10 лет...
В том-то и дело, что удалось этому а в а н г а р д у продохнуть-таки в просвете между социалистическим реализмом и кулуарным метакарьеризмом, между тяжким закатом государственного бандитизма и буйным цветением государственно-частного криминала. Блата. Говорю: хорошо мне... Потому что мне как-то даже и странно кажется рассуждать вдруг: а с чем это едят - а в а н г а р д н о е искусство... С чего это, откуда оно взялось и для чего оно нужно...
Как будто бывает искусство арьергардное... Куртуазный маньеризм, разве... Маньергард… Карьергард.
Искусствовед Рапопорт сказал точно, ёмко: авангардизм - поэтика профессионализма. Отсюда идут и все сложности с этим "авангардизмом"...
Как известно, поэзия у нас начиналась трижды - и в золотой век, и в серебряный, и в бронзовый (любимое выражение В.К.Лёна) имелся ее авангард - и как было не быть авангарду: начиная движение, двигаются вперед все-таки носом, а не как-то еще. Кто, как не авангард, был Пушкин да и весь карамзинизм для «парнасских староверов»?.. Но авангард начала ХХ века, конечно, куда выраженней, специфичней: при Пушкине русская поэзия, в общем-то, попросту сказать, рождалась. Перед тем такой не было. Перед Блоком и Мандельштамом, Маяковским и Хлебниковым быть-то она была, и была как раз такая, только живьем тогда работала плоховато. Была именно что перед тем, а не в этот момент... И чтоб возобновить поэзию, обновить её, чтоб была она не совсем такая, как перед тем - задача любого автора - для любого автора перемножалась тогда уже на общую такую же задачу поэзии той эпохи.
Новизна пушкинской поэзии помещена внутри качества пушкинской поэзии. Про некрасовскую уже так не скажешь: новизна – наружу, видно, как качество новизной и достигается, где Некрасов более традиционен, «классичен» – там он явно менее интересен. Менее Некрасов. Пример: хотя бы «звуки новые для песен я обрёл» – в то же время пример того, как новизна уже начинает становиться темой... В «Серебряном веке» же с новизны едва ли всё и не начинается, она задана, должна быть первым делом, но если на ней всё и кончается, если она отделяется от качества – новизна терпит неудачу. А с ней и всё остальное…Что поделаешь – притязание обязано реализоваться…
Но в поэзии Маяковский никак не скажешь потерпел неудачу – вполне успел её не потерпеть ещё и до октября 1917 года. Тут-то новизна и была заодно с поэтическим качеством – заодно, как ни у кого. С качеством самой речи. То, что Пушкин сделал век назад для русской поэзии стихом, как водой мертвой, это самое сделал теперь Маяковский речью, как водой живой – повторю написанное в «Пакете». И напомню, что «мертвая вода» в сказке не значит смерть… Новизна же была крайне резкая, максимально агрессивная – и просто не могло после очевидного успеха такой новизны не сложиться устойчивого представления о некоем извечном поступательном движении поэзии от стиха к речи, от условного к непосредственному. И сказать честно, лично мне пришлось сейчас сделать усилие, чтобы попытаться взглянуть на такое представление со стороны – по-моему, пока в русской поэзии не произошло ничего такого, что бы всерьез ему противоречило. – пока что тенденция от Пушкина и Лермонтова через Некрасова к Маяковскому и далее в том же направлении – к р е ч и – на мой взгляд, остаётся самой продуктивной.
Хотя и не обязательно такой же прямолинейной, как при Маяковском. Кризис русской поэзии 1950-х и похож, и не похож на кризис 1900-х. Похож засильем рутинного псевдотрадиционализма и остротой реакции на него, не похож искусственностью, насильственностью этого засилья рутины и соответственно отчетливой осознанностью, даже целенаправленностью такой реакции. Я писал в статье о Сапгире: как бы впрямую ожидался Маяковский. Понукался, даже можно сказать… Если не сказать нудился… Результат - такой вот в ы н у д е н н ы й Маяковский - и были Евтушенко и Вознесенский…
Понятно, можно сформулировать тему вроде: традиции Маяковского в поэзии (или даже в стихе ) Вознесенского и Евтушенко… Да наверняка такое и бывало. Помню времена, когда писалось-говорилось о традициях Маяковского в творчестве не только С.Кирсанова, но и Долматовского и даже Грибачева.
Не менее понятным кажется, что всерьез разговор о таких традициях применительно к поэзии 30-х – 50-х начинать надо с Глазкова и Мартынова. И не только по хронологии – главное, по существу. И если Маяковского персонально Мартынов и правда не жаловал, это кажется как раз малосущественным.
А вот:
По существу ли
Свищут пули?
Конечно же, по существу…
Такой зачин, помню, как скачком, сразу подымал доверие к стиху и интерес к автору. Тут от самого что ни на есть Маяковского идущая речевая рефлексия, но по-своему еще обостренней, структурированная, на какой-то новой стадии. Приведу выдержку из текста одного своего сообщения о «московской» и «петербургской» поэтических школах:
Безусловно, резчайшее отличие Маяковского от всех современников - природа и качество самого его речевого стиха. Взрывная фактура, максимальная, нарочитая просторечность и подчеркнутая п р о т и в о с т и х о т в о р н о с т ь - то, что бросается в глаза первым. Не так на виду, но едва ли менее важно по существу качество ответственности этой речи, этой фразы - психологизм Маяковского.
Будучи эмансипирована от того самого с т и х а, поклонением с т и х и и которого и жил символизм, интонация, речь Маяковского становится предельно пристальной, чуткой - она, в сущности, максимально деликатна внутренне - что, очевидно, и решает дело для Маяковского-лирика.
(И чего-чего, у кого-у кого, а стихии у Маяковского едва ли меньше, чем хоть и у Блока. Но он понимал ее не так, не смешивая со стихосложением.)
О сродстве Чехова с символизмом известно давно. Как и о наскоках Маяковского на «психоложество». Но не только от Чехова, а и от МХТ Маяковскому, похоже, деваться некуда, если речь об общей основе - максимально пристально прослеживаемой п с и х о л о г и и р е ч е в о г о п о в е д е н и я.
На мой взгляд – а, главным образом, с л у х - именно такая вот пристальность и лежит в основе многих эпизодов – и острых, по видимости эпатирующих эпизодов, эксцессов авангарда 60-х и после них. И не думаю, что наступательность, полемичность, известная агрессия этого авангарда требует каких-то извинений. 1. На то он и авангард, как известно. 2. Эта агрессия авангарда оправдалась, оказалась эффективной художественно – в тех же случаях, когда это не так, не оказалось ни агрессии, ни авангарда. «По естественным законам», как сказал по другому поводу Ян Сатуновский. 3. Еще бы не быть такой «агрессии» в ответ агрессии, после десятилетий самого тупого и наглого замалчивания и задавливания. И массивами косного советского стихописания, и простого задавливания прямым произволом. Авангард - это что, кто - кто впереди. Не впереди на лошадке, как в телевизоре Кедров, а кто поневоле вникает, исследует пути - откуда каким путем идет в завал воздух. Туда и лезешь полегоньку. Такая практика - вот вам и авангард...
«Самый вредный для советской власти был человек: соображающий…» – сказал тоже неглупый человек Лейбсон Володя году в 57 про Мандельштама. Традиция пристальности и была самый такой вот человек.
Сильнейшая свернутая пружина такой традиции после 53, 56 годов, казалось, сейчас должна ударить напрямик, каким-то взрывом – по крайней мере в искусстве. Но вышел скорей напор – длительный, и хоть и напрямик – в смысле не криво – однако и разветвленный, в подробностях. Оно и к лучшему.
В общем, соображающий авангард оказался. Вникающий. И ведь что характерно: это Кедров во главе кадров из того же литинститута в половине-конце 80-х изо всей советской мочи давил на эти авангардные, авангардистские педали; это предприятие метаафёра ухватило себе этикетку а в а н г а р д и пустилось тыкать ей в харю по всем-всем советским и перестроечным редакциям – понятно, не без санкций начальства. Безмолвных – это как минимум… Кедров под аккомпанемент самой развесистой, я говорю, научности Миши Эпштейна… А научность Эпштейна - тема неисчерпаемая...
Вот он где у нас – самый-то авангард: комсомольский-молодой-боевой-задорный. 2х2=что положено. Комсомол = авангард партии. И художественный; а как же: усиленно художественный же. Безо всяких там кухонных рефлексий.
Говорю: Мета-метафоризм. Экстра-эпитетизм. Худо-художественность...
Нет, не то чтобы весь реальный, натуральный, не совписовской выделки авангард 50-60-х от природы весь такой уж был разумный-хороший и в корне чуждый авангардистской пошлятины, пены, лозунгов, спекуляций и шантажа.
Бывал всякий. Но от шарлатанства отучала, во-первых, жизнь: никто не спешил платить никому за манифесты-лозунги-позиции – как, впрочем, и за реальную продукцию. Норовили наоборот, штрафануть. Нельэя забывать: этот авангард было искусство эпохи возражения, искусство-диссидент. А во-вторых и в-главных, отучала та самая продукция, собственная практика. И, наконец, было время отучиться и научиться. Это в-третьих, но тоже в-существенных. Тогда как позже у ребят борзых ну не было его, времени, не было. Спешить им надо было – спешить влезть на наше место. (статья "Лианозовская группа – Лианозовская школа"). Кто нахрапом хапал для своих вилл куски водоохранной зоны, кто – просто чужое место.2 Момент был. (И какой поэт, скажем, Еременко – тут не о том речь (не Кедров, и то хлеб), не о том, а об авангарде: все-таки кому так наэываться. Уж если называться кому).
Говорю же: хорошо мне и всем нам, таким: кому-кому, а нам с этим всем авангардизмом-модернизмом-формализмом всё ясно было предельно – как на блюдечке. Ясно так нам сделала руководящая-направляющая Партия – таки неплохо насобачившись отличать вредное ей соображающее искусство. Отличать нас; да мы не сильно и прятались на нашем самиздацком положении, все тут, вот они - десятками лет на виду и на счету - без большого скопления-толкотни за гонорарами-грантами: чего не было тогда, того не было.
И вот за это за самое, за то, что авангард этот в лице нас намозолил так глаза руководству, когда подошел-таки момент, руководство и пожелало расчесться наконец и выдвинуть в авангард русской поэзии не каких-то, действительно, самодеятелей тут на отшибе, кустарей-одиночек, за 30 лет окончательно этому руководству поперек глотки ставших, но народец посвежей, бодрей, более организованный и более или менее проверенный – «метафористов» из литинститута Союза Советских Писателей (ответственный Кедров) и «иронистов» из литобъединения при журнале Центрального Комитета Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союэа Молодежи «ЮНОСТЬ» (ответственные – Злотников, Ковальджи).
Не удивительно, что руководство этого пожелало. Удивительней, что это желание, номер этот у руководства таки проскочил так гладко: изо всей тогда литераторско-журналистской пере-пост-перестроечной блатвы ни одного не нашлось, кто назвал бы фантастически наглую фальсификацию и воровство чужого места воровством и фальсификацией. Своим именем. Тем самым: Метаафёра.... И так ведь Кедров-Жданов-Парщиков и остались, так и пошли гулять в авангарде, живым манером, призывом гордым к свободе-блату и по сейчас.. В авангардистах у всей нашей научно-литературной общественности Гулять-ездить-летать.Такой, стало быть, в наших этих местах авангард. Такая общественность. Такая литературность-научность. Не только уже в наших: тем летом я с трудом отбоярился от чести быть в американской антологии Russian poetry под одной обложкой с науч.статьей об этой poetry М.Эпштейна. Причем американцы (среди них и очень толковые) просто, кажется, с трудом уразуметь могли причины такой брезгливости... Действительно: а еще Бородина держат...
И как не подумать, что метаафёра эта был знак, знаковый, как теперь скажут, пример, заразительный; продуктивная-перспективная модель всего дальнейшего хода развития воровских дел в контакте с администрацией также и в иных областях. Пролагать пути – давно известное свойство поэзии. Да еще такой вот авангардной… Искусство как а в а н г а р д криминальной революции. Тема? Тема.
И наука, наша н а у к а как н е знать.... Кто-нибудь когда-нибудь напомнит этой науке эту азбуку - что не так искусство для науки, как все-таки наука – для искусства? Не так наукой выверяется факт, как фактом – наука?.. В конце-то концов... А то ведь вон до чего дошли, доходили: до Льва Аннинского... Всю жизнь кормился он при искусстве, да и догадался, додумался: а теперь наука будет главнее. Теперь искусство у нас будет так - около науки... Или не будет... Будет, как Лев Аннинский скажет. А не скажет ли Лев Аннинский: чем, при чем кормиться тогда будет Льва Аннинского, скажем, правнучатый племянничек?..
Да еще при нашей специфике, когда вот они авторы, кто продолжает тянуть советский стаж принудительного несуществования и за эти 10-15 лет свободы, перед носом всей наукиной клоунады смертей автора, смертей искусства и всех таких аннинских-эпштейнов-кедровых-зориных-немзеров-курицыных - такому автору как не возопить наконец, раз уж смерти этого именно автора пока не случилось: – так чья же все-таки смерть, друзья? Кому? К о г о т у т н е т 40 л е т н а с а м о м д е л е – м е н я и л и н е т э т о й н а у к и?!?
Собственно, всё это, опять же, к тому, что из гущи сюжета, варясь в самом котле, уж наверно, вкус чувствовать будешь острей, но, возможно, и специфически… Мне сложно, наверно, отделять авангардную поэзию от просто поэзии. Сразу привкус умозрения: а что - разве это не одно и то же?..
Бывает, скажем так, поэзия и не очень поэзия – это понятнее. Поэзия – активизируемая речь, о ж и в а ю щ е е с л о в о. И не искать себе способов такой активизации поэзия может ли? А что такое авангард, как не такой поиск?
Скажут – поэзия, это полет, это находка без поиска, наитием, в д о х н о в е н и е м... Вдохновением – это прекрасно, но стоит ли спорить, что полет Аэрофлотом или Люфтганзой – тоже кое-что для нас с вами. Да, кстати, и парапланом – почему нет… Наитие, знаете, - наитием, а подготовка – подготовкой. Какая-никакая… И я должен сказать, не знаю – что за находка без поиска и бывает ли такая. Другое дело, что ты и сам можешь не знать своего поиска. А можешь знать. Можешь не показывать его – а можешь и показать. И показать ли, и как показать, и насколько – едва ли это так уж принципиально. Решает все-таки находка. При том, что и поиск может быть интересен как бы сам по себе – как бы, поскольку поиск тогда вполне может сам и явиться той самой находкой… А может и не явиться...
На мой взгляд-слух по крайней мере полтораста лет, начиная с Некрасова Н.А., если не с самого Пушкина, поэзию нашу явно тянет к речи; и авангардный вектор, стрелка так или иначе глядит в эту сторону. Во всяком случае, мне ближе этот процесс, такой авангард. Тут я лучше вижу. Об этом я и толкую.
И конечно, здесь необходимы оговорки. Безусловно, за это время много чего существенного происходило и в стихе, который может быть назван традиционным (оговорка в свою очередь: и само различие традиционность / нетрадиционность видится отчетливым, несомненным при самом общем взгляде - при приближении эти различия могут быть не так заметны - что, впрочем, еще не обязательно значит - менее существенны. При этом вопросы мнений, деклараций, самоощущения авторов - разговор вообще отдельный).
И с учетом всего этого нельзя не сказать, что самое крупное - если не единственное явление с о в е т с к о й п о э з и и – "Василий Теркин" – и очень речевое, и традиционалистичное. Но тут опять-таки надо отметить особый - фольклорный - характер такой традиционности. Это все же не совсем то, что имеют в виду, толкуя о т. наз. к л а с с и ч е с к о й т р а д и ц и и русской поэзии любители шпынять ей авангардистскую, модернистскую и пр. порчу... По-иному близок фольклор Рубцову, Бокову. Они живо глядятся на советском фоне - но при этом как же не учесть, что к такой традиции власть советская была куда милостивее, чем к поэзии соображающей. И как бы выглядел пейзаж русской поэзии, кабы вычесть фактор власти из судьбы поэзии обэриу, Мандельштама да и Пастернака - при том, что он вполне уцелел физически - сказать трудно. Но можно... Из поэзии же сравнительно недавней, но такой, которую принято вроде бы причислять к традиционной, мне, например, читательски ближе других Окуджава и Кушнер.
Лучше чувствую их, и легче могу судить о чем-то. И считаю, что сильнейшая сторона Кушнера - именно тонкое, спокойное и глубокое сближение строки стиха и фразы нормальной живой речи. Тем-то он и Кушнер при всем его классическом, можно бы сказать, популизме...
Окуджава же вообще особь статья, он вообще - пение; и никто пенье так не прозаизировал, как Окуджава. Точней - как раз программно, открыто, при помощи ахов и т.п. междометий не вводил публику в самую кухню, технику претворения самой бытовой фразы в самую пронзительную поэзию. Т.е. и Кушнер, и Окуджава никак не против общего вектора сближения стиха и речи. Бесконечного, возможно, сближения... И если и причислять их к поэзии традиционалистской, придется оговориться, что внутри самой такой традиции речеподобие по-своему также набирает силу.
А если первую четверть века хватало тут и самой простой (не значит самой легкой) работы по прямому приближению стиха к речи, достижению речеподобия, то ко второй половине века такая прямая выглядела пройденной, завершенной. Дальше Маяковского в освоении тоническим стихом живой речи вроде бы идти было некуда. Да и зачем…
Но так казалось всё-таки со стороны. Пока были заморожены работы. Кажется, Л.Е.Пинский говорил о замурованных мышке с зубами и мышке без зубов. Без зубов мышка видит одно: тут тупик. И так и говорит: мы в тупике. Покуда мышка с зубами, знай, грызет да грызёт: кому тупик, а ей фронт работ.
Продолжал ровно, мощно действовать всё тот же вектор, тот же фактор еще и помноженный на эффект задержки, эффект пружины. Стало выясняться, что кроме силлабики-тоники-силлабо-тоники бывает и еще нечто и много чего, что может быть названо с в о б о д н ы й с т и х. (Понимаю, что уже имеется разветвленная система терминов, по-своему дифференцирующая и систематизирующая разные случаи такого свободного, нетрадиционного стиха. Развитая и развивающаяся непрерывно. И даже уже и не одна... В силу чего и кажется более удобным - по крайней мере мне здесь - ограничиться общим понятием: свободный стих. Главное, чтоб было понятно, об чем речь).
Собственно, стоило его так назвать, как нечто это показало язык вообще всем названиям и системам определений в принципе – получилось, что стихом может быть назван любой участок текста = участок р е ч и… С л у ч а й речи (виноват, но этим понятием пользовался я до того, как Л.Рубинштейн назвал и издал свои "Случаи из языка"...). Вопрос, собственно, только к е м назван-выделен-указан этот участок, и если не самими нами, то согласны сами мы – или не очень… Словно заявило о себе само слово стих как стихия, природа речи. То, что для нас стих - т.е. что само, согласно природе запоминается, остается в памяти – и будет стих. Почему нет, действительно… Или, наверно, что сами мы захотим запомнить. Как с т и х. А как назовем – не так важно.
Вообще вглядевшись в речь получше, увидели много чего. Например, паузы, запинки; и оказалось, что паузы, пустоты в речи, узлы пересечений в тексте могут быть не бедней тела речи и не менее значимы. И разнообразны. Понятно, что материя / энергия речи сплавлены воедино во взаимодействии; понятно, однако, и что авангардистская тенденция работы с анализом этого взаимодействия просто не может не давать своих практических результатов.
И всё это и еще многое, называясь именно так: авангардизм, модернизм и формализм, и вызывало дружное осуждение не только родной Партии, но заедино с ней и принципиально, программно готовых грешить эпигонством столпов традиционализма – и либерального традиционализма - и вызывало именно как какие-то эпигонские якобы выверты, просто жалости достойные подражания десятым-двадцатым годам.... Ну черт те что же… "Почему…"– говорит - "…я не модернист"… Загадка Сфинкшица… Ну ты не модернист – а еще-то, вообще-то – кто ты такое? Что ты можешь? Партии пособлядь …
И что охотно произносилось: право на эксперимент. Лаборатория... Опыт... Есть право, нет права… Угораздило же Сельвинского назвать, ей-богу…Нет бы назвать честно: недоделанное... Мне, например, Сельвинским тыкали в нос все, кому не лень – и явно от феньки: Сельвинский интересовал не больше Вознесенского. По-моему, если нет на что права, так именно что на поточное производство… Наверно, и на то, на что махнул рукой - раз сам же и махнул...
Ничей эксперимент никого не касается. Экспериментов было много, их никто не помнит. А дыр бул щыл не эксперимент, а факт, как выяснилось. Не сразу выяснилось, зато основательно. Именно поскольку запомнилось. Странный факт? Наверно, странный факт... Кто не знает:
А, в общем, вряд ли в принципе и уловимая наукой разница между новаторством и новаторством, авангардизмом и авангардизмом – разница между пражским маем 68 и парижским маем 68 - между вымерзающим Приморьем и сытым красным пенсионерьем - разница между кушать хочется и шилом в заднице. Только и всего. И в ней всё дело.
________________
1 Что стряслось такое, с чего хотя бы был шум, бум с книгой Карабчиевского? Действительно – что лучше: страна непуганых, или страна запуганных-перепуганных идиотов?.. Ужас, паника в стране идиотов, сбесившихся с застарелого перепугу, когда причина страха куда-то вдруг провалилась, а привычка осталась – теперь это страх показать страх… Пик личной паники, когда не то, что никому идиот не верит – такой идиот и себе не верит… А вдруг теперь плохой поэт Маяковский?.. Во всяком случае, научные наскоки и подкопы якобы под корень сам Маяковский предупредил давным-давно, в к о р н е же и пресёк. «Есть такие галоши «Треугольник». Очень хорошие галоши – так вот ни один критик этих галош не наденет – скажет: - Галоша должна быть овальная, а э т о ногу жать будет…» Сказано насчет наскоков на футуризм… Только не стоит думать, что речь тут о какой-то тупости или простодушии тех, кого Маяковский зовет критиками. Дело идет о нормальном шкурном интересе – оттого-то и идет оно так туго… Куда ловчей, способней иметь критику – теоретику подавно – перед собой тот или иной ярлык, знак – треугольник, крест – карту Зенера – чем живое художественное явление, этим знаком означенное. Серьезно если, так ведь без разницы – сам ли автор себя означил когда-то, или кто-то другой. Всё равно единственная забота профессионального читателя – критика, теоретика – на самом деле именно само это живое явление, как оно есть. Остальное всё – постольку-поскольку. А с живым явлением – возни… А критики-теоретики тоже люди… А главное, с живым явлением далеко нет того удовольствия. В борьбе обретешь ты право свое. В борьбе с футуризмом, экспрессионизмом, постмодернизмом, наконец, обретешь ты свое право потусоваться в высшем философском ареопаге, на командных высотах – обретешь легко, быстро, как, скажем, Якимович – премию Интер Национес 93 за то, что вскрыл глубинные истоки и сокровенную природу постмодерна в связи с новым мышлением века и великими преступлениями века – и разоблачил. И остерег.
Как М.Лифшиц в своё время обрел не только признательность руководящих кругов, за то, что перепёр манежные матюки Никиты Сергеевича на язык больших наук, но и вполне серьезное отношение, можно сказать, признание ряда деятелей этих наук вроде знатного новомирского либерала И.Виноградова. За то, что с высот наук прозрел глубины бездн и возможных падений, напомнив о футуризме Маринетти. Это Лифшиц не смотрел еще «Амаркорд» Феллини – там есть и авангардисты: авангардистами назывались юные пионеры в Италии Муссолини. В переводе на итальянский… А «Треугольник» после Великого Октября довольно долго назывался «Красный Треугольник»… Как бы и невдомек этим деятелям наук, что как только они суют научный нос в дела, которыми не затруднялись подзаняться по-настоящему – в дела искусства – они мигом обращаются в классических нахалов-двоечников, комиссаров при буржуазных спецах.
И если постмодерн у них - что Виктор Ерофеев, что Олег Васильев (а и правда, свои различные резоны для такой наклейки недолго порознь найти и у того, и у другого – «Потому: терьмины», как у Чехова сказано), то тут не просто активное невежество – тут видим инструмент и слышим блатную музыку – ту самую, под которую 10 лет, 15 лет видим-слышим кругом сплошь Ерофеева, Пригова, Сорокина, Кабакова, Ассу, КЛАВу и всякую оглушиловку, такую питательную для научного обличительства – а Олега Васильева нет. Не видим как-то. И не слышим. А если видим, так молчим в научную тряпочку… Высокая наука как затяжная провокация и волшебный инструмент блатных дел...
Разить некий футуризм наездами на белом коне набили руку довольно дешево и более или менее сердито. Не угодно ли сразить хоть вот это, не говоря о другом чём. Вот это вот непосредственно, как оно есть:
Реальный продукт искусства - не ваши измы. Измы - они, в общем-то, больше для облегчения жизни той же науке, для зубрежки. Мнимотехники... А продукт - факты этого искусства. Хотите правда заниматься искусством - попробуйте научиться обращать внимание на факты,видеть их. Свои трудности? Понимаю.
В конце концов, не вся же наука блатная, наглая, шкурная. Такая просто на коне, на виду-на слуху заодно со всей оглушиловкой. "Не разговор о ценностях, но язык самих ценностей" - так сказал об искусстве тоже человек науки.
2 Конечно, была и разница. Естественная – который год не удается толком узнать фамилии господ товарищей, выгородивших под элитный поселочек огромный кусочек берега, спустив забор почти до воды; закрыв, в частности, пансионату «Поречье» (что под Звенигородом) проход по лесу к пришвинскому дому и куда б то ни было берегом. Поперек минимум тысячам трем-четырем людей за год и всем-всяким законам и постановлениям. Живая уголовщина стоит и никого кроме этих тысяч не волнует потому еще, что авторы – анонимы; народная молва вешает авторство то на одного, то на другого героя – на какой момент кто известнее. То говорили: Черномырдин. Теперь - Ястржембский...
То ли дело в нашем деле – уж тут какая анонимность – тут афиша; автор лезет на самый вид и слух впереди собственных деяний – простите – произведений… Кто, действительно, не помнит наш советский авангард – авангардистов, а по-нашему – передовиков, метафористов наших Кедрова-Парщикова, Жданова того же Еременко?.. Уверен: нет таких. Кто не помнит.
Согласно науке Кедрова-Эпштейна и самому этому терминотворчеству -«метафоризм», «мета-метафоризм» - самую-самую авангардную авангардность предлагалось усматривать в самом чистосердечном наваливании метафор и вообще цветистых тропов – чем и отличались, действительно, Ал. Парщиков и лауреат премии им. Ап.Григорьева - шутка! (в см.как раз не шуточки) - Ив.Жданов - ученики маэстро Кедрова. Любимые его ученики. Отличились так у нас пред лицом Немзера, Курицына, Александра Архангельского - Академии Российской Словесности...
Вот. А вы говорите. А вы говорите, "а в а н г а р д"...
